Людмила Максимчук

      «Миф», 2017

 

Жили-были те, которые…

Из цикла «Порядок вещей»

 Девять сказок с претензией
на оригинальность некоторых вещей 

1. Жили-были серёжки – Сказка для нетерпеливых 

Жили-были две серёжки-подружки, серёжки-сестрички, золотые, с зелёненькими камушками. Они были очень довольны сами собой и взаимоотношениями друг с дружкой, а главное, тем, что были способны украсить соответствующие им по стилю наряды своей хозяйки, миловидной рыжеволосой женщины с красивым именем Марина. Марина жила одна, дома показывалась редко, почти всё время проводила на работе, точнее, на службе обществу, которое… Ну, не столь важно, какими интересами питалось это общество, сколь важно то, что делала она, вкладывая все свои силы и умения в решение серьёзных общественных вопросов.

За целый день она успевала исколесить половину провинциального городка на своём небольшом зелёном автомобиле – без него просто никуда не успела бы вовремя. Кроме той пользы, которую Марина, исполняя свои служебные обязанности согласно штатному расписанию, несла самым обездоленным членам нескольких социальных организаций, она… Марина воспитывала у людей вкус к жизни, налаживала отношения между ними, поддерживала теряющих надежду. Личная жизнь у неё складывалась не так удачно, как надо бы, но, к счастью, она сумела сделать мягкий акцент на жизни других.

Жалеть себя – последнее дело!

Во всех направлениях деятельности было важно правильно и уверенно позиционировать себя, иначе как в тебя поверят другие? Внутреннее самочувствие и внешний вид – две составляющих успеха. Самочувствие не бывало одинаковым каждый день, а выглядеть хорошо нужно было всегда. Она воспитывала окружающих своим внешним видом, своей индивидуальностью, своей модой, наконец, значительно отличающейся от неких стандартов существующей моды.

Маринины наряды, Маринины привычки, Маринины манеры воспринимались как хороший тон.

Серёжки-подружки с зелёненькими камушками знали про Марину всё, даже то, что она сама начисто забыла, потому что были знакомы с Мариночкой со школьных лет. Эти серёжки подарила девочке её бабушка, когда та заканчивала школу. В детском возрасте у Марины серёжек не было, и она не могла дождаться своего первого взрослого счастья – серёжек. Ну, наконец-то они у неё появились, и какие хорошенькие: средней величины, оригинальной формы, с тремя настоящими изумрудами, в форме цветков на изящной золотой веточке, украшенной россыпью листочков-цирконов. Серьги оказались очень удобными, не мешали движениям, и Марина надевала их часто.

Марина вполне оправдывала своё морское имя, тем более, что цвета моря были ей к лицу: зелёно-серые глаза очень выразительны, пушистые рыжие волосы только подчеркивали нежность глаз. Стройная фигура не нуждалась в ухищрениях с подбором моделей одежды; косметикой Марина пользовалась умеренно. Со временем зелёных украшений скопилась целая индийская шкатулка: клипсы и кулоны, бусы и брошки, заколки, колечки, даже часы с малахитовыми вставками. Были, конечно, и другие варианты украшений всех расцветок и оттенков, кроме унылых, но предпочтение отдавалось цвету зелени.

Когда Марина выходила замуж, жених на свадьбу подарил ей роскошный браслет с изумрудами, в точности подходивший к её изумрудным серёжкам. Так и надел на руку в день свадьбы, чем окончательно очаровал невесту. Жаль, потом очарование сменилось презрением. Да, у них не только не сложились отношения, но и… Они развелись, а браслет остался.

Это был очень щепетильный Браслет.

Он чрезвычайно дорожил вниманием своей хозяйки, а ещё – детальным сходством с серёжками. Больше того, он гордился тем, что серёжки составили ему прекрасную партию, или он – им. А сверх того… Браслет с первого взгляда влюбился в серёжки, в обе сразу. И если приоткрыть тайну… В одну из серёжек он был влюблён чуть-чуть больше, как раз в ту, которая отличалась мельчайшей погрешностью: незначительной зазубринкой слева от замочка. Вот именно за эту зазубринку он и жизнь был готов отдать!

Но что значит жизнь Браслета, даже изумрудного?

Марина ценила этот, довольно скромный по теперешним меркам, изумрудный комплект, прибегала к нему только в добром расположении духа – он значил для неё немало.

Год от году у Марины всё прибавлялись нагрузки на работе. Жизнь усложнялась, опекаемые ею люди всё больше нуждались в её трудах и заботах. Не сменить ли работу на более лёгкую и денежную, как это делали многие знакомые? Нет, мысль о том, что можно заниматься чем-то другим, попроще и прибыльней, в голову не приходила. Не могла забыть, как долго и тяжело болела бабушка, как трудно перенесли родители последние месяцы жизни отца… Марина тогда не смогла помочь им по-настоящему, и горько было осознавать это. Очень мало осталось на свете родных и близких, так пусть чужие ощутят хотя бы часть того тепла, которое не досталось самым дорогим… Да и не совсем чужие они. А мама была жива, вполне здорова, и это радовало Марину. Жаль, виделись редко. Мама одобряла дочь в её действиях, что было приятно обеим.

Иногда Марина возвращалась из своих служебных поездок, утомившись до такой степени, что не было сил поужинать. Лёгкий беспорядок царил в её квартирке, но она свыклась с ним. Главное – вовремя отыскать нужную вещь, всё делать постепенно, да так, чтобы бытовые вопросы не выходили на первый план. Редкие выходные посвящала интеллектуальному отдыху, оставляя субботы поверхностной уборке.

И в то же время своему гардеробу успевала уделять максимум внимания. Художественный взгляд на мир настраивал её оптимистически. Приобретала новые вещи осмотрительно, не выбиваясь из своего стиля и цветовой гаммы. Кое-что вязала сама, но редко. Если нужно было произвести эффект в обществе, делала это неожиданно и весьма скромными средствами – изумрудный комплект был как нельзя кстати. Если Мариночка в спешке успевала надеть только серёжки и бежала дальше, Браслет словно останавливал её, напоминая о себе.

Марина возвращалась, аккуратно надевала Браслет и…

Вот так-то было бы и хорошо, если бы каждый эпизод из жизни украшений был похож на предыдущий или следующий. Да случалось так, что она снимала Браслет в самых не подходящих для этого местах, давала кому-то примерить, иногда забывала забрать, а когда возвращали, в спешке бросала в сумочку – до поры до времени всё обходилось. Но вот однажды, не на улице, не в другом месте, а у себя дома Марина обнаружила, что у неё в ушах – только одна Серёжка. Она кинулась к шкатулке – нет. На туалетном столике, на овальной подставочке, куда обычно складывала только что снятые украшения, – нет. Браслет был на месте. Марина спешила на работу. Она вынула из уха одинокую Серёжку, небрежно надела подходящие клипсы и, терзаемая дурными мыслями, ушла из дома.

Браслет, обнаружив рядом с собой только одну из любимых сестричек, безмерно огорчился.

– Что случилось, ты знаешь? – спросил он у одинокой Серёжки.

– Нет, – отвечала та. – Мы встречаемся с сестричкой только здесь, на подставочке, когда хозяйка снимает нас и даёт нам отдохнуть. Когда она нас носит, мы друг друга не видим.

– Значит, ещё вчера вы друг друга видели, мы все втроём были вместе! – воскликнул Браслет.

– Да-да, конечно, только… Очень суетливый был день. Вспоминаю, Марина то снимала, то надевала пушистый шарф несколько раз. Может, задела мою сестричку и где-то обронила, на работе или в гостях, – сказала Серёжка с печалью.

– Неужели правда… – тихо произнёс Браслет, – неужели мы никогда больше не увидимся?

– Хочу надеяться, что будет не так, – прошептала Серёжка, а потом заплакала изумрудными слезами.

Браслет промолчал. Он чувствовал себя убитым. Его самая любимая Серёжка с зазубринкой исчезла. Нет её. Где она? Неужели в гостях, где были вчера? А ведь там была такая толкотня! И этот шарф… Если Серёжка упала нечаянно именно там, то она могла и закатиться куда угодно – каково ей попасть в беду в чужом-то доме! Как он будет жить без неё? Браслет искренне жалел и любил оставшуюся в горе и печали одинокую Серёжку, а себя… Гармония в жизни была утрачена.

Прошло несколько дней. Серёжка так и не нашлась. Марина искала пропажу с пристрастием, но ни в гостях, ни дома, ни на рабочем месте – нигде ничего не обнаружилось. Марина не знала, где искать дальше. Положила одинокую Серёжку в «кладовку» невостребованных безделушек, в новокупленную индийскую шкатулку, просторную, несколько неуклюжую, идеально сочетающуюся с прежней. В этой новой шкатулке как в камере хранения уже успела скопиться целая груда деталей нужных когда-то украшений, а теперь отодвинутых на задний план. Пусть полежат хотя бы в красивом месте, раз не очень-то нужны! Браслет остался в полном одиночестве.

Его вроде и не сослали в ссылку, но лишили самого дорого в жизни. Мало того, что была растоптана его любовь, так и он сам почувствовал себя бесполезным звеном. Марина словно забыла о нём. Она с чувством глубокого недовольства собой выходила из положения: надевала то одни украшения, то другие, но потерянная Серёжка долго не шла вон из памяти. Тем не менее, бесконечно переживать неприятности и потери Марина не любила. Жизнь торопила, призывая к новым испытаниям и переживаниям. И себе, и другим она нужна была в состоянии уверенности в себе. Призывала на помощь всю твёрдость характера: надо не поддаваться негативным эмоциям! Ведь она почти смирилась с тяжестью и необратимостью утрат, связанных с дорогим прошлым, сохраняя при этом ясную память о родных, об отце, бабушке, о первом дорогом подарке…

Почти… Жалела, что у неё нет детей.

Да, детей не было, но появился друг, не мог не появиться у такой красивой и тонко устроенной женщины. Они встречались изредка, и встречи бывали короткими, потому что Марина не могла довериться ему полностью. И дома у неё он бывал нечасто – всё по той же причине. Однако, успел заметить изумрудный Браслет, который Марина так и не решилась упрятать подальше. Догадался о чём-то или фантазия в голову пришла, только однажды на день рождения подарил Марине восхитительные изумрудные серёжки, детально повторяющие идею Браслета. Марина была изумлена. Ей не хотелось сопоставлять подарки её поклонников, выискивать в них дурное предвестие… Наоборот – с того самого дня стала менее придирчиво относиться к человеку, который чувствовал её настроение, старался разделять её интересы, ненавязчиво оказывал поддержку, словом, постепенно становился для неё всё более близким.

 Понимание – критерий доверия. Да, ей понравились серьги, она носила их в сочетании с Браслетом, быстро привыкла к ним. Ей-то всё нравилось, а Браслету… Нечего и говорить, что Бедняга-браслет ни за что не хотел забыть свою прежнюю любовь, а новую пару вежливо терпел. И всем-то они были хороши: и изящны, и моложе его вдвое, и покладисты – нет, никак. Переживал по ночам, на подставочке, когда разглядывал вблизи новых спутниц жизни. Плакал иногда…

И всё-таки: а куда же пропала Серёжка с маленькой зазубринкой? Да можно сказать, она никуда не пропадала, а находилась невероятно близко к тем, кто о ней тосковал. В тот самый день пропажи Марина была очень озабочена служебными неприятностями – неправильным оформлением отчётных документов за год. Готовила отчёты не она, но… Виноватой себя не чувствовала, а смириться с той тенью, которая легла на её репутацию, не могла. Даже в гостях некстати вспомнила об этом.

Вечером была очень рассеянна, нервничала, звонила сослуживцам, переспрашивала, уточняла. В ответ её упрекали и обвиняли незаслуженно, ссылаясь на необоснованные доводы. Обидно! Она пила валерьянку, выходила на балкон отдышаться, звонила друзьям… Потом приняла ванну, мыла голову. Непокорные мокрые волосы расчёсывала небрежно, думая о несправедливости, которая в последнее время преследует её по пятам. Неловким движением расчёски задела Серёжку так, что уху стало больно. Замочек нечаянно раскрылся, и Серёжка выпала из уха, угодила прямо в карман пушистого махрового Халата, который хозяйка надевала от случая к случаю.

Халат очень обрадовался неожиданной удаче.

– Наконец-то и меня одарили! Целых пять лет подряд я исправно служу госпоже, подстраиваюсь под её настроение, терплю её выходки, а меня она так и не поблагодарила ни разу. Всю молодость ей отдал. Теперь я счастлив и богат, хотя и стар, – невнятно шептал он, окружая нежными складками обольщения сокровище, которое не могло ему принадлежать по праву.

– Что ты такое лопочешь! Отпусти меня, – возмутилась Серёжка, пытаясь высвободить себя из халатного плена и выбраться наружу, хотя бы упасть на пол, где её можно заметить. – Ни за что с тобой не останусь, меня ждут на воле. Меня искать будут, вот увидишь!

Халат только рассмеялся в ответ, всё глубже затягивая Серёжку в своё мягкое логово. И на что уповал? Сам-то Халат уж никак не смог бы распоряжаться судьбой Серёжки, если бы Марина обратила внимание на потерю тотчас же. Но ей было не до того. Так, с не высушенными до конца волосами и с беспорядочными мыслями легла спать; ворочалась всю ночь, а утром и обнаружила, что Серёжки нет. Где же она? Ведь ещё вчера…

Халат тоже не спал всю ночь, оберегая свалившийся на него дар судьбы. Будьте уверенны, он в полной мере оценил не достойное его счастье и ни с кем не собирался делиться им. «Только бы оставили нас с красавицей в покое!» – вот о чём он просил судьбу. Судьба услышала его просьбу и пожалела старика: короток век махрового халата. Халат окончательно высох к утру в ванной на закреплённом за ним крючке и, не теряя времени, постарался незаметно соскользнуть с опорного крючка, угодить прямиком в нишу за стиральной машинкой. Он правильно рассчитал свои ничтожные силы, упал точно, куда хотел, спрятался в потаённое логово так, что с какой стороны ни посмотреть, ниоткуда не видно. «Уметь надо!» – сам себя похвалил Халат и затих, окружив чрезмерно тёплым и ласковым вниманием единственную в его жизни драгоценность.

Надо сказать, что Марина, не обнаружив Халат на месте, поискала его и там, и сям, но не нашла. С досадой констатировала неприятные факты: всё у неё куда-то девается, исчезает, пропадает… И люди, и вещи не отличаются постоянством. Верностью не отличаются тоже.

Не везёт, не складывается, не получается…

Не утруждалась долгими поисками Халата, махнула на него рукой. А через неделю ей по какому-то случаю подарили новый. Устала переживать, обрадовалась подарку, нельзя же бесконечно страдать по таким пустякам!

...Если бы эта история так и кончилась – ничем – мне бы и не пришлось её пересказывать. Но всё обернулось неожиданностью. Марина вскоре набралась смелости и вышла замуж за своего близкого друга, хотя сначала хотела отказать ему… На этот раз всё получилось вполне удачно. Первые недели совместной жизни супруги приспосабливались друг к другу, а потом в привычку вошли деликатные и доверительные отношения, на которые способны редкие пары. Зимой жили у неё, а летом – у него, за городом. Всё переменилось кардинально, когда в семье родилась девочка. Малышка требовала внимания, а помочь было некому, обе бабушки жили далеко, приезжали изредка. Марина продолжала работать всё там же, но по щадящему графику. Оставить работу не могла, потому что лично от неё, как и прежде, зависели многие аспекты существования десятков и сотен инвалидов и стариков. Город был маленьким, многие друг друга узнавали хотя бы в лицо. Она всех своих подопечных знала по имени и отчеству, знала их проблемы и слабости, всё так же оставалась для них утешением и надеждой.

Муж понимал её, поддерживал, что было приятно. Девочка росла славная, отзывчивая. В раннем детстве избаловаться не успела. Когда же пошла в школу, стала спрашивать:

– А когда вы мне проколите ушки? Хочу серёжки!

– А что, уже пора? – удивилась Марина. – В моё время…

– В твоё время, мамочка, мир был отсталым, не то, что теперь, – отвечала девочка. – Все девочки серёжки носят. И я тоже хочу, зелёные, как твои.

Марина снова взгрустнула о прошлом, но быстро вернулась к настоящему. Серёжки... А настоящее требовало, в том числе, и безотлагательного ремонта квартиры, хотя бы косметического. Мебель на кухне прямо рассыпалась от старости, обои в комнатах сморщились и потемнели, сантехника периодически выходила из строя, требовала замены. Стыдно гостей позвать! Ремонт решили начать с ванной комнаты. Стиральная машина давно работала с перебоями, уже присмотрели новую. Стали освобождать ванную, сдвинули стиральную машину с места и обнаружили в недосягаемой до тех пор нише массу исчезнувших ранее мелочей: кусок мыла, перламутровую пряжку от сумки, колготки, бутылку одеколона, даже упаковку какого-то лекарства. Но как оказался здесь Халат?

Халат пришёл в полную негодность, почти истлел, даже на тряпки не годился. Перед тем, как всё это выкинуть, Марина в задумчивости пересмотрела и переворошила старьё – тут к её ногам и выкатилась золотая Серёжка. Марина чуть ногой на неё не наступила, но вовремя заметила находку.

– Боже мой, глазам своим не верю, идите все сюда! – воскликнула она, призывая дочку и супруга. – Вот, узнаёте?

Конечно, узнали – история исчезновения заветной Серёжки была давно занесена в семейный архив. Марина осторожно подняла любимую Серёжку с маленькой зазубринкой; Серёжка совершенно не изменилась, только потускнела слегка. Марина быстренько, но осторожно сполоснула ей в тёплой мыльной воде и направилась в спальню.

А в спальне, на туалетном столике, в той самой индийской шкатулочке, что считалась «камерой хранения», в числе других нечасто употребляемых украшений проводил дни и годы своей жизни всё тот же несчастный Браслет, а вместе с ним и две не очень счастливые серёжки, подаренные супругом и составлявшие новую пару несговорчивому Браслету. Они оказались здесь по воле суровой судьбы: Марина «задвинула» весь гарнитур ненадолго, отпустив себе время на размышления о «новой моде», да так и не додумала до конца идею прошлой жизни в «отсталом мире». Новый мир предпочитал броские, вызывающие украшения и такие же принципы, а Марина… Браслет уж давно свыкся со своим бедственным положением, из которого не было выхода. Где обе серёжки, его любимые и незабываемые, он не знал. А в самом деле, та самая, историческая Серёжка, сестричка Серёжки с зазубринкой, была цела и невредима, только вместе с ненужными деталями других украшений переместилась в неказистую коробочку из-под крема, затерянную в дальнем отделении ящика туалетного столика. Серёжка понимала, что никому не нужна, а хранят её так, из-за ценности камней и металла. А о душе её не думал никто.

Ей было неуютно и грустно по соседству с тремя чёрными жемчужинами, сломанной великолепной Брошкой с рубинами и двумя потёртыми серебряными цепочками. Брошка считала себя королевой, сосланной в ссылку по политическим причинам, требовала соблюдения придворного этикета… и от кого же? Чёрные жемчужины были горды и независимы, мнили о себе не меньше, чем та королева. Серебряные цепочки отличались скромностью и покорностью судьбе – они годились только на переплавку, но заниматься этим было некому и некогда. Что поделать, служили королевским персонам! Серёжка держалась особняком. Она была цела, всё так же прекрасна собой и полностью готова к выходу в свет, но… с кем?

Брошка и жемчужины потешались над бедняжкой:

– На что надеешься, глупое создание? Смирись и привыкни к своему положению. Партии тебе нет и не будет. Такова жизнь. Драгоценности живут долго, но в разном качестве. Ты – здесь и с нами, и мы – не самая плохая компания. Не терзайся зря, забудь о прежнем, не вспоминай о нём. Цени настоящее!

И так изо дня в день. Никто и ничто не знает своего будущего. А настоящее и будущее находятся на коротком расстоянии друг от друга… Марина торопливо извлекла из далёкого хранилища заветную свою Сережку с изумрудами, положила на ладонь рядом с сестричкой, только что освобождённой из многолетнего «халатного» плена. Открыла индийскую шкатулку-хранилище, вынула Браслет.

– Мама, почему ты скрываешь от меня такую красоту?! – воскликнула девочка, оказавшаяся тут как тут. – Дай хотя бы в руках подержать!

– Успеешь ещё, – ласково ответила Марина. Супруг молча улыбнулся. Он всегда настраивал себя и близких на то, что справедливость должна когда-то восторжествовать, а лучшие намерения должны обязательно осуществляться, и данное происшествие как раз подтверждает это. Правда, никогда не говорил о том, что давно хотел бы видеть у супруги и другой автомобиль, а не старенький зелёный «Audi», с которым Марина никак не хотела расставаться. Ждал случая.

«Цвет зелени…», ставший в некотором смысле реликвией семьи, был ему дорог. Серёжки отнесли в мастерскую вместе с Браслетом, доверили хорошему мастеру. Гарнитур – так их называл мастер. Изумрудный гарнитур словно попал в санаторий, где прошёл полный курс оздоровления. Серёжки и Браслет были в восторге друг от друга, благодарны хозяйке за внимательное отношение  к ним. А ведь она могла бы ещё и много лет назад избавиться даже от памяти о них…

– Нет, не могла бы, точнее, не смогла бы, – тихо произнесла Серёжка с зазубринкой, сохранявшая долгие годы своего заточения веру в благополучное избавление от плена. Обращаясь к Браслету, произнесла: – И я… Мне… Я никогда не смогла бы забыть о вас, о тебе… А ты бы смог?

– Да что ты! Никогда! Ты и сама знаешь, – прошептал Браслет. Они знали друг о друге всё или почти всё, доступное обоюдному знанию и пониманию. Знали и о семье, в которую попали по воле судьбы, если не всё, то многое. Изумрудный гарнитур, оказавшись в первоначальном составе, ликовал.

Девочке прокололи ушки, когда ей исполнилось пятнадцать лет, и подарили эти самые серёжки, которые отец подарил матери в день рождения ещё до свадьбы.

Да, есть справедливость на свете!

Хорошо, когда тебя понимают окружающие.

…Посторонние предметы, даже имея в себе задатки и запасы золота и изумрудов, обычно не в состоянии понять чувства и мысли тех живых или одухотворённых существ, которые в полной мере осознали себя. Однако, оказавшись рядом с ними, эти самые посторонние предметы иногда способны испытывать настоящие чувства и понимать родственные мысли.

Не имеет значения фактор времени или места.

Не так важно, кем и когда ты был создан.

Важнее всего, как и кем ты стал и в каком качестве продолжаешь быть.                                                                          

                                                                                                                      Май 2014 г.

 2. Жили-были спички – Сказка для неосторожных 

Жили-были спички. Жили они в обыкновенном спичечном коробке, привыкли к нему, не мыслили иного приюта. Скопилось их несколько десятков. Все они были настороже, то есть ждали случая, чтобы пригодиться для дела: вспыхнуть, зажечь заветный огонёк и безвредно для человека прекратить своё существование. Каждая спичка прекрасно знала, что век её недолог, если она понадобится человеку.

Какой конец ждёт спичку, знают все.

Тем не менее, спички хотели быть нужными людям, а не отсыреть бесполезно и быть выброшенными прочь.

…Спичечный коробок уж давно лежал без применения. В доме была установлена электрическая плита, что гораздо безопаснее, чем газовая. Свечи зажигали иногда, в особых случаях. Раньше, бывало, перегорали электрические пробки в прихожей, тогда требовался хотя бы на короткое время свет от ручного фонарика или той же свечи. Но теперь наука и техника разрешили эту проблему – в целях всеобщей безопасности населения.

Однако не все проблемы так легко решались. Поскольку к спичкам обращались чрезвычайно редко, они и жили на кухне, на самой верхней полке подвесного кухонного шкафчика, в дальнем углу. Их было не видно ни с какой стороны.

Но это – кому как.

Так далеко и высоко их прятали потому, что в доме были дети, семилетняя девочка и пятилетний мальчик. Самый опасный возраст: уже не так малы, но никак не сознательны.

Девочка собиралась идти осенью в первый класс. Мальчик же ни в какую школу идти пока не собирался, ему было хорошо и так, дома с бабушкой. Хорошо, да не так вольно, как хотелось. Озорничать, обижать сестру, кушать всё подряд ему не разрешали родители. А его тянуло делать всё наоборот, чтобы жилось весело и интересно.

Самое любимое занятие у него – игра, да не все игрушки, а только машинки. Машинок имелось в наличии десятка три, самых разных. Он мог играть с ними чуть не часами, то есть до тех пор, пока не проголодается.

Дожидаться обеда или ужина ребёнок не любил. А любил стащить потихоньку что-нибудь вкусненькое из кухни, сбежать, спрятаться подальше, забиться под стол или за спинку дивана, съесть всё без остатка. И это было бы не так страшно, если бы не аллергия как раз на эти запретные продукты: сладости, сдобное, шоколадки. Приучить мальчика к режиму было невозможно, и взрослым следовало быть начеку постоянно. Запреты и угрозы наказания не действовали – мир полон соблазнов, и эти соблазны научились проникать в каждый дом.

Больше всего мальчик любил шоколадки в ярких обёртках, а от такого-то шоколада – самая тяжёлая аллергия и испорченное пищеварение. Врач строго-настрого запретил давать ребёнку шоколад. Но другие члены семьи не могли обходиться без шоколада, да и гости баловали деток безмерно.

А уж праздники – это сплошные шоколадки.

Поэтому взрослые старательно прятали сладкие угощения подальше от детей – складывали в пакет и поднимали как можно выше, на самую верхнюю полку кухонного буфета, например. Только мальчик был смышлёным, давно обследовал все укромные места, изучил все возможные тайники-хранилища конфет, зефира, печенья, пастилы и прочих сладостей.

Когда никого рядом не было, он проникал на кухню, молниеносно хватал табуретку и подтаскивал то к буфету, то к кухонному столу, над которым висела полка, где тоже хранили лакомства. Затем ставил на табуретку детский стульчик, проворно взбирался на него, перешагивал на стол, открывал дверцы полки, хватал добычу – и вниз. Так же быстро растаскивал сооружение, прятался в тёмные углы и поглощал сладкое с удовольствием.

С сестрой не делился: а вдруг расскажет папе с мамой?

Конечно, взрослые знали это, следили за ребёнком, но успевали не всегда. Особенно неловким воспитателем была бабушка, и её обмануть было легче лёгкого. Мальчик привык обманывать её мастерски, и с каждым разом становился всё искуснее.

Так однажды, оставшись дома вдвоём с бабушкой, он улучил минутку, когда старушка задремала в зале перед телевизором на середине какой-то унылой программы. Вот самое время полакомиться, ведь вчера была крёстная, столько сладкого и вкусного принесла, наверняка осталось кое-что!

Он тут же побежал на кухню, со скоростью света взлетел на заветную полку, но… Ничего сладкого там не было. Тогда решил заглянуть в подвесной кухонный шкафчик – до него раньше не добирался. Еле-еле дотянулся… Банки, тарелки, какие-то салфетки… Как жаль… И вдруг из свободного уголочка выглянуло что-то новенькое. Коробочка! Мальчик взял в руки эту любопытную коробочку, которой раньше не видел.

Это был спичечный коробок. Он спустился вниз с коробком, вышел из кухни, присел на пол в прихожей, аккуратно выдвинул среднюю часть коробка. Сделал это медленно, поэтому спички не рассыпались на коврик, лежащий на полу.

– Ой, что это? – невольно произнёс мальчик, вытаскивая спички одну за другой и роняя их на пол. Спички очень взволновались от неожиданности и не сразу нашли ответ.

– Послушай, деточка! – воскликнула Старшая спичка. Она была единогласно избрана  комендантом коробка с самого начала существования этого самого коробка. – Сейчас же положи коробок на стол и позови взрослых.

– Не положу и не позову. Это я вас нашёл, сделаю с вами, что захочу, а то бабушка не даст, – отвечал ребёнок, ещё не догадываясь вполне, что именно можно делать с этими тоненькими палочками, похожими на взрослые зубочистки. Зубочистки его совершенно не интересовали, а эти… – А как вы называетесь, скажете?

Спички заволновались не на шутку. Бабушка всё не шла. Уснула, что ли?

– Мы – спички. Мы очень опасны для детей, – сказала Спичка-комендант. – Неужели ты о нас не слышал ничего?

– Опасны? Не слышал… Взрослые всегда что-нибудь запрещают, говорят, что нельзя или опасно. А сами-то… – Малыш высыпал спички из коробка на пол и стал складывать из них разные фигурки, пока не вспомнил, как папа, правда, уже давно, зажигал спичками свечу в старинном подсвечнике. Так вот для чего они нужны! Свечки ярко горели, и было так красиво!

Он хотел побежать в зал и принести оттуда подсвечник, чтобы проверить, сумеет ли сделать это сам. Так и докажет папе, что он уже совсем не маленький. Вспомнил про бабушку: увидит, всё поймёт и не даст. Он осторожно приоткрыл дверь в комнату. Телевизор урчал негромко, а бабушка дремала безмятежно в кресле напротив. Ну, повезло: вот он, подсвечник на тумбочке, и свеча на месте, только бы стащить без шума…

Нет, без шума не получится. Но можно попробовать другое.

А спички, оказавшись в беспорядке на полу, впали в панику.  Спичка-комендант призывала подруг к спокойствию.

– Да, жаль, что мы не отсырели для такого случая. Жаль, не можем рассчитывать на помощь взрослых, – сказала она. – Видимо, никто не предупреждал ребёнка об опасности открытого огня, не познакомил с нужными правилами поведения…

– Какое теперь это имеет значение? – спросила самая тоненькая спичка. – Мальчик упрям, сделает с нами и с собой то, что ему в голову взбредёт… Неужели нас принесли в этот дом, чтобы устроить пожар и уничтожить всё вокруг?

Чувство долга переполняло каждую спичку. Пусть даже используют её не по прямому назначению или не используют вовсе, чем заставят причинить вред окружающему миру! Не для этого они созданы.

Но ведь мальчик ничего не знает про это...

А мальчик уже стоял на коврике прихожей с новенькой книжкой, подаренной ему родителями на день рождения вместе с очередным грузовиком-самосвалом. Он вспомнил, что в книжке есть красивая картинка, на которой нарисован праздничный торт с пятью горящими свечками – книжному герою исполнилось как раз пять лет.

– Вот, видите, милые спички, в книжке ничего о вас и не сказано, а свечки красиво горят. На моём дне рождения ничего страшного не было, попробуем поиграть с вами сейчас! – поднял с пола первую попавшуюся спичку и поднёс её к свечке в книжке. Ничего не произошло, свеча почему-то не зажглась. В чём дело?

– Малыш, остановись, пока не поздно! – закричала Спичка-комендант. Она испугалась, что ребёнок догадается чиркнуть спичкой о коробок, и тогда…

Мальчик пытался вспомнить, как это делал папа… Да, вспомнил! Неловко чиркнул спичкой по коричневой стенке коробка, и спичка нехотя загорелась. Он засмотрелся на пламя, но спичка погасла быстро. Не беда, взял следующую – эта горела гораздо ярче и дольше, но когда пламя стало обжигать пальцы, уронил спичку на пол. Спичка изо всех сил пыталась остановить пламя, да и пол не поддавался горению. Но рядом лежала книга, а бумага вспыхивает мгновенно!

Спичка вяло погасла…

Спичка-комендант, наблюдая за происходящим, переживала яростно, но ничего не могла поделать. Мальчик взял следующую спичку и…

В этот момент… Нет, бабушка так и не проснулась, но заскрипел ключ в замке входной двери. Это мама с дочкой вернулись из поликлиники. Не успев переступить порог, мама поняла, что происходит, потому что почувствовала характерный запах. Она бросилась к мальчику и задержала его руки со спичкой, которую он не успел выпустить, в своих руках.

– Сынок, ты чем занят? Ты хоть понимаешь, что могло случиться? И где же бабушка? – мама чуть не плакала… Тут в дверях зала показалась сонная бабушка, испуганно вздрагивая и заикаясь, пытаясь объяснить необъяснимое.

Девочка не успела испугаться, только поняла, что мог случиться пожар. Девочка была постарше брата, знала кое-что о том, как бывает легко вызвать огонь и как трудно его погасить. Мама выбросила в мусорное ведро использованные спички, подобрала коробок и задумалась, куда же его положить… Оставшиеся в коробке спички переглядывались и переговаривались между собой, рассуждая о том же.

...Где и как будут жить – до поры до времени – так необходимые всем нам спички?

                                                                                                    Июнь 2014 г.

 3. Жили-были вилка и нож – Сказка за обедом 

Жили-были Вилка и Нож. Жили они по отдельности, но встречались раза два-три в день за завтраком, обедом или ужином и так, изредка. Как полагали окружающие, им этого вполне хватало для приятного общения и некоторой взаимопомощи. Так ли уж хватало? А если им хватало, то другим... Обеденная ложка или просто Ложка, как её называли в тесной компании, до сих пор так и не встретившая уверенного в себе кавалера, вовсе не симпатизировала этой паре.

– Вот, кому-то везёт, да только не мне, – в шутку жаловалась она Глубокой тарелке. – И что он в ней нашёл? Зубастая, худая, во всё встревает с подковырками, обстановку нагнетает, ссоры затевает, старается этаким манером привлечь к себе внимание.

– Как не так! Извертелась как юла, всё к Ножу подлаживается да ластится, стыд и позор, – охотно поддержала её Глубокая тарелка. – Это мы с тобой дружим чинно да мирно, всё приличной партии дожидаемся, но никак не дождёмся.

– Дружить-то мы будем, видно, до конца наших дней. А поклонники наши где? – усмехнулась Ложка. Она прекрасно понимала, что женская дружба – до поры до времени. «Фигурой не вышла» – так говорили завистницы за её спиной.

– Где-где... Вон, Кастрюля и Сковородка недавно напрочь перессорились, Половник никак поделить не могут, –  вспомнила кстати Глубокая тарелка.

– Да ну! Зачем Сковородке нужен Половник? – расхохоталась Ложка. – Половник гораздо больше подходит Кастрюле.

– Смотри-ка ты… А Нож? Чего по нему сохнешь зря? – подцепила её Глубокая тарелка. – Он подходит Вилке по всем показателям, а тебе это покоя не даёт.

– Нож? Сохну? Да это – сплошная неправда. Зачем он мне нужен? И как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне, ещё подругой считаешься! – негодовала Ложка, потому что Глубокая тарелка судила всех по себе, никакого представления не имея о высоких материях. Нож? Ерунда какая! Ложка обиделась на Тарелку принципиально, подозревая её не только в ложной дружбе, но также и в самых грубых интригах по отношению к ней. На обед Ложка так и не пришла, хотя все её ждали.

– Ах, эта Глубокая тарелка, пузатая и безмозглая! Теперь и близко к ней не подойду. Пусть сама расхлёбывает кашу чрезвычайно быстрого приготовления, какую заварить собирается, – в сердцах пожаловалась она, как ни странно, той же Вилке на прогулке после водных процедур.

– Да уж заваривала она кашу, и не раз; жаль, ты не видела, как её просто трясло, когда эту кашу и расхлёбывать-то было нечем! – выпалила Вилка, которая любила зубки поострить. И тоном ниже произнесла с расстановкой: – Надо знать, с кем дружить.

– С тобой, что ли? – «забросила удочку» Ложка.

– Значит, если укусить не можешь, то хочешь хитрую дружбу завести, как и все остальные? – подмигнула ей Вилка. – Значит, ещё не поняла, что всякая бабская, так называемая, дружба держится на сплетнях и корысти?

– Поняла, конечно. А с кем же ты дружишь? – поинтересовалась Ложка.

– Да уж не с глубокими тарелками.

– С ножами… Я вижу. Разве это – дружба?

– С закусочными тарелками, моя дорогая! Понимать надо. А вот что до ножей – не твоё дело, не твоя забота, – обрубила Вилка. – С хорошими манерами ты, кажется, знакома, но они тебе не нужны. Ты и Глубокая тарелка, хотя и совершенно разные, но всё равно – особы второго сорта, этим и знамениты.

– Да как ты смеешь… Да какое ты имеешь право… – Ложка путалась и заикалась, чуть не расплакалась от обиды. Ушла с глаз долой, от дерзких выпадов подальше. Бабская дружба… Особа второго сорта… Манеры… Ложка оскорбилась, потому что изначально старалась придерживаться рационального мировоззрения, но всегда что-то мешало этому. Нет, надо успокоиться и не реагировать на такие всплески, поберечь себя. Конечно, термины «сервировка», «сервис», «сервиз» были для неё профессиональными, только с душевными понятиями совпадали редко. Рассчитывать на то, что в скором времени встретится подходящая партия – и не «молодец залётный», а солидный ухажёр с фундаментальными взглядами на жизнь – не приходилось. Пусть даже так. Но благородные сервировочные приборы живут долго. Нужно набраться терпения и ждать…

И чтоб никаких подруг!

На следующий день, словно бросая вызов окружению, Ложка вышла к завтраку без опозданий. Держалась свободно. Глубокая тарелка издалека покосилась на неё, но подойти не посмела. Вилка и Нож картинно улыбались друг другу, искоса поглядывая вокруг. Сценический дуэт! Фальшь… Ложка оценила остановку, и в ней что-то перевернулось мгновенно. Она словно взглянула на себя со стороны, по-новому ощутила себя в привычной компании – не-за-ви-си-мо, зная себе цену. Нет, не хотела привлечь к себе нездоровый интерес, но… Осмотрелась с достоинством. И вдруг… Неприступный на вид Бокал, серьёзный и осанистый, нарушая некоторые правила этикета, решительно приблизился к ней. Бокал не так давно появился в означенном обществе, но сумел сразу же занять наивысшее положение, как на обеденном столе, так и за обеденным столом.

Ложке и в голову не приходила мысль о том, что Бокал может удостоить её вниманием. 

– Простите, меня до сих пор Вам не представили, но, думаю, обойдёмся и без третьих лиц, – неторопливо, с расстановкой произнёс Бокал. – Представляю себя сам и предлагаю познакомиться поближе, побольше узнать друг о друге. Не возражаете?

Ложка не понимала, что новенького можно узнать друг о друге, если и так каждому известно о каждом почти всё. Правда, о Бокале ходили противоположные слухи, потому что точных сведений о нём не было. Ничего осудительного о нём Ложка не знала. Отказывать ему не следует, но и соглашаться скоропалительно нельзя – к тому же на виду у всех. Ситуация заинтересовала собравшихся на трапезу. Вилка ядовито усмехалась. Нож напрягся изо всех сил, сохраняя позу проглотившего шпагу фокусника. Обе тарелки, Глубокая и Закусочная, забыли о конкуренции, переглянулись и прошептали в унисон: «Вот это да!» Прочие особы, делая вид, что им всё равно, бросали неодобрительные взгляды в сторону Бокала и Ложки.

– Узнать побольше друг о друге не помешает только в том случае, когда… – Ложка смутилась и растерялась.

– Когда намерения обеих сторон искренни, – подсказал слегка разволновавшийся, но не потерявший хладнокровия Бокал.

– Да, Вы правы, – согласилась воспрянувшая духом Ложка. – Лично мне скрывать нечего. Но я устала узнавать то, что и знать не следует, устала жить в ожидании подвоха от… – она чуть-чуть запнулась, не зная, как произнести «от подруг».

– А ничего плохого ждать заранее не надо, – мягко успокоил её Бокал. – От меня Вам не придётся ждать ничего другого, кроме уважения и… – он стушевался, что при его осанистости и массе выглядело нелепо, однако улыбнулся и закончил фразу с ударением. – И любви.

Любви? Такого слова ещё ни разу не произносили за обеденным столом. Публика возбудилась и уже не могла изображать из себя молчаливую массовку: все задвигались, зашушукались, предвкушая то ли водевиль, то ли скандал. Вилку просто скрючило от досады, ведь такого слова ей не говорил никто, тем более прилюдно. Нож резко отодвинулся от своей компаньонки, рассчитывающей на его серьёзные намерения, но так и не дождавшейся соответствующих признаний.

– Любви… – тихо прошептала сияющая от счастья Ложка и впервые взглянула на Бокал пристально. Неужели сам Бокал сказал ей это слово? И все слышат! Она и надеяться не могла…

– Да, любви, – подтвердил смущённый Бокал, сам от себя не ожидавший такой безрассудной смелости. – Остальное мы обсудим позже. Вас это устраивает?

– Конечно, – восторженно произнесла Ложка, приблизившись к Бокалу и демонстрируя ошеломлённому обществу ослепительную улыбку и изумительную фигуру. – Здесь не место… для подобных обсуждений.

Завтрак кое-как закончился, публика расходилась, кто куда.

…Бокалу было о чём поговорить с Ложкой. Уже несколько дней подряд он сочинял речь, которую собирался произнести ей, только где и когда – не знал. Он получил недурное воспитание, но… Всё произошло спонтанно, без подготовки, нечаянно… Потом они долго беседовали в укромном уголке, на Старом подносе, который Бокал облюбовал для размышлений и разработки дальнейших планов на жизнь. Он не раз задерживался здесь подолгу, предаваясь раздумьям. А сегодня… Рассказывали о себе подробно, откровенно, набрасывали какие-то прожекты, мечтали о счастливом будущем.

– Знаете, – проговорила Ложка, – ведь только вчера, нет, даже сегодня, с раннего утра, у меня было совершенно другое настроение, другие мысли, другие заботы.

– И у меня, – отвечал Бокал. – Своей красотой и оригинальностью мышления Вы поразили меня с первой встречи, первого взгляда. Счастлив, что Вы не отвергли меня. Теперь у нас всё изменилось!

Да, если и не всё изменилось до конца в этой самой истории, то вскоре непременно изменится. И начнётся новая история.

Начнётся, скорее всего, так…

Жили-были Ложка и Бокал, жили долго и счастливо. Они твёрдо знали, что проживут вместе ещё много счастливых лет.

                                                                                                                                                                         Август 2014 г.

 4. Жили-были тетрадки и учебники – Сказка в портфеле 

Жили-были тетрадки и учебники. Они то дружили друг с другом, то ссорились – и принципиально, и по пустякам.

Чаще – по пустякам. На этот же раз…

– Лучше мы расскажем, что вчера с нами случилось! – выпалили тетради, пролистывая исписанные листы, чтобы доказать свою правоту, выложенную неровными буквами на последних своих же страницах. – А то учебники опять перечеркнут нашу подлинную правду своими прописными истинами, устаревшими к сегодняшнему, нет, ко вчерашнему дню!

– Ничего себе заявочки! – возмутились учебники, выстраиваясь неровной, но прочной стеной на пути шелеста доказательных тетрадных страниц. – Мы на то и учебники, чтобы учить. А вы на то и тетради, чтобы учиться.

– Да ну! Кто это выдумал? За нами стоят учителя и ученики, а за вами – кто? Программы каждый год меняются, меняются авторы, а вслед за ними меняются и учебники. И только мы, тетради, сохраняем… первозданную чистоту мысли.

– Вот это да! Какой такой мысли? Собственных мыслей у вас как не было, так и нет, – возопили обескураженные учебники. – Все мысли – у нас. Мы – первоисточники, а вы – приложение, учебный полигон, так сказать.

– Можно сказать так, а можно и не так, – возразили ноты, оказавшиеся рядом в самом начале спора. – Конечно, мы не вполне осведомлены по поводу того, что у вас произошло вчера, но догадаться можно.

– Вот-вот! – подхватили нотные тетрадки. – И вчера, и постоянно… Не то, что у нас с нотами – полное взаимопонимание и дружелюбие.

Тут тетради и учебники принялись доказывать обратное, якобы являясь свидетелями этому самому обратному. В горячую полемику активно включались всё новые и новые оппоненты: карандаши, ручки, линейки, краски… И даже сам Пенал, главный страж порядка и поборник справедливости, был вынужден вмешаться в завязавшийся спор. Пенал бросил одобрительный взгляд в сторону Скрипки и Смычка, которые зарекомендовали себя лучше других предметов, принадлежащих Ученику, и молчаливо выражали недовольство общим шумом.

– Незачем зря наводить панику, – произнёс он. – Мы все вместе и по отдельности служим одному делу, а вернее, Человеку, Маленькому человеку, Ребёнку, обеспечиваем его знаниями, помогаем ему развиваться. С нашей помощью Ученик формируется и совершенствуется. Общество вправе ожидать от нас положительных результатов.  Процесс обучения – длительный, сложный, интересный. – Пенал сердито посмотрел на Тетрадку по математике и Учебник по географии, постоянных и непримиримых противников в первостепенных вопросах учёбы. – Разносторонние знания никому и никогда ещё не помешали, нам в том числе. Призываю всех к сотрудничеству. Будьте любезны всеми силами доводить или доносить полезные знания до учеников. Да, можно считать: это – наша с вами цель. Иначе – зачем мы все существуем?

– Нам остаётся только одно: дружить, – тихонько пропел изящный Смычок, наглядно демонстрируя свою крепкую дружбу с элегантной Скрипкой. Учебники дружно засопели, переваривая сказанное. Дружба – дружбой, а где ж приоритеты?

– И не только взыскательно, но и бережно относиться друг к другу, – отвечала Смычку требовательная Скрипка. – От наших сражений толку мало, от нашей слаженности зависит всё.

– Да-да, – глухо прошелестели пристыженные тетради, ещё недавно принимавшие ложные истины наравне с прописными. – Поэтому нам остаётся только одно…

А невозмутимый и опытный по части «высоких истин» Портфель, прислушиваясь к поучительной беседе заинтересованных коллег, тоже решил высказаться:

– Прописные истины меняются от века к веку. Наука идёт вперёд, история переписывается заново, искусство развивается. Системы образования не отличаются совершенством, мечутся из стороны в сторону. И только портфели всё так же терпеливо несут бремя обучения знаниям в себе и на себе. Груз знаний всё возрастает. Да, и портфели видоизменяются, совершенствуются – и это замечательно. Что в них положат, то они и несут безропотно. Портфели покладисты и терпеливы. Портфели долговечны. Портфели не ссорятся никогда. Мне есть, чем гордиться!                                                        

                                                                                                                                              Декабрь 2014 г.

 

 5. Жили-были ключик и замочек – Сказка для пытливых 

Жили-были Ключик и Замочек, жили и не тужили, придерживались общепринятых правил поведения и проживания, а также являлись образцами для изучения и подражания – именно так о них и написано в правилах орфографии русского языка. Один без другого своей жизни не представляли. Кроме того, они гордились тем, что считаются важными изобретениями человечества и каждодневно служат различным категориям граждан по своему прямому назначению. Правда, с некоторых пор эта пара настолько возвела в степень свою самостоятельность и притёртость друг к другу, что решилась попробовать жить изолированно, вдвоём, обособленной ячейкой общества, в скромном жилище, на отдельно расположенной территории в некоем идиллическом краю – во имя трепетной гармонии двойственности во Вселенной. Некие другие, романтические граждане, имеют полное право ознакомиться с выдающимися достижениями прагматиков. А обычные граждане?

Да хватит им и прочих изобретений в наше-то время!

Вот партнёры и поселились там, где хотели, устроились соответственно, приступили к выполнению своих планов. Общество, окружившее себя ореолом романтики и справедливости, встретило их без особого энтузиазма, но в то же время заинтересовалось новым изобретением прогрессивного человечества. Однако, так ли это изобретение  безупречно? Разве нельзя обходиться и впредь без замков и ключей, если относиться друг к другу доверительно?

Гармония, идеалы, совершенства… Где они?

Очень скоро Ключик и Замочек ощутили расхождение реального образа жизни общества с декларируемым. Друзья как раз стали свидетелями стремительного расслоения этого самого общества. Лишь в местных традициях формально сохранялся благоприятный порядок вещей, да и то... Но не напрасно же они прибыли сюда – нужно своим примером послужить добрым делам, защите настоящих ценностей! Утром Ключик уходил на службу. Он запирал Замочек и удалялся в уверенности, что вернётся вечером, отопрёт Замочек и обнаружит в полной сохранности все свои идеалы, частично представленные избранному обществу посредством правил орфографии русского языка.

Идеалами Ключик дорожил чрезвычайно.

Так всё и продолжалось бы в их размеренной жизни, если бы… Ситуация в идеализированном обществе всё нагнеталась, но мириться с этим можно было до той поры, пока не возымели силу веяния новейшего времени. Повсеместно и без всякого стеснения провозглашались новомодные идеалы, соответственно вводились правила и порядки, не совпадающие с заданными или установленными ранее. Двойная мораль всё больше разрушало общество. Стремление к передовой моде захватывало все направления деятельности, все слои населения; не миновала эта волна и моих скромных героев.

Испытание – вот что ожидало их. Реклама вседозволенности, свободы от прежних норм и правил постепенно привела к тому, что Замочку надоело жить по-старому.

Однажды он заявил Ключику:

– Теперь модно жить раскрепощёно. Ты легко выходишь на просторы, пользуешься полной свободой. А я плотно привязан к месту. Не могу и вздохнуть полной грудью! Так не честно. Попробуем жить по-другому. Давай поменяемся местами, хотя бы на короткое время. Я буду уходить из дома, а ты – оставаться и хранить очаг нашей духовности. Идёт?

– Ты в своём ли уме? – возмутился рассудительный Ключик. – У нас с тобой разные обязанности. Другими они быть не могут. Мы с тобой только затем и нужны обществу, чтобы безотказно выполнять свои функции, не ошибаясь при этом. Наш отдельно взятый эксперимент «во имя гармонии» только подтверждает строгое правило.

– Каждый раз одно и то же? Это очень скучно и глупо тоже, – настаивал Замочек.

– Даже не смешно, – возразил Ключик. – Об уме и глупости можно рассуждать сколько угодно, но обязанности свои надо исполнять неукоснительно.

– Ага, это ты об идеалах печёшься. О гармонии устаревших принципов. Служи, храни, сознавая ответственность… Законы и правила… Как они ловко обошли мои личные интересы! Общество, общество… Нет, ты не о других, а обо мне подумай – вдруг заржавею и сломаюсь от неподвижности, – хитро подмигнул Замочек.

– Как так – от неподвижности? – удивился Ключик. – Весь твой внутренний механизм легко приходит в состояние определённого движения, и это очень полезно для тебя.

– Внутреннего движения – да. А внешнего? Какая ж польза от моего конструктивного постоянства? Пойми, я никогда никуда не отлучаюсь, всё верчусь на одном месте, – заныл Замочек. – Тоскливо мне живётся, неинтересно! Ну, позволь мне хотя бы один разочек выйти в мир, поглядеть вокруг, что и как. Может, и не понравится, так больше и проситься не буду.

И так, и сяк уговаривал он Ключик, окончательно замучил его своим унылым нытьём. Сил на уговоры, запугивания, доказательства с каждым днём у Ключика становилось всё меньше: ведь его и слушать не желали. Тем не менее, согласиться с абсурдной идеей он не мог.

– Ах, вот ты как ко мне относишься! Я впервые попросил тебя о таком пустяке, а ты… – Замочек решил, что всё равно своего добьётся, несмотря ни на что. – Раз так, я и сам могу…

– Ну, ладно, делать нечего, – Ключику хотелось плакать, но он сдержался. – Что с тобой произошло, чтобы ты утратил главное, я не знаю… Опасное дело задумал… Тебя, видно, не удержать. Не люблю резкие выходки, но отпускаю тебя сегодня на все четыре стороны. Иди! Будем считать, что отрицательный опыт тоже полезен. Только возвращайся быстрее! Предчувствия мои – самые неприятные. – Ключик пригорюнился, вздохнул тяжко. – Как бы большой беды не вышло… Авось пронесёт…

А Замочку только того и надо, обрадовался, спешно засобирался уходить. Ключик, как обычно, запер Замочек, сам остался на месте, а Замочек двинулся в путь по окрестностям, решив начать своё путешествие с близких расстояний. Хотел ярких, светлых впечатлений, но получил нечто противоположное.

...И как же он ошибся в своих предположениях о большом мире! Там, где Ключик проходил или проскальзывал незаметно и без препятствий, Замочку приходилось туго. Нигде его не ждали, мало где понимали, почти никуда не пропускали. Он вызывал у окружающих нездоровое внимание, неприязнь, массу грубых подозрений: кому нужны чужие замки, да ещё запертые на никому не известные ключи? Болтаются без дела, других смущают… Словом, к вечеру Замок еле живой вернулся домой, сочувствуя участи Ключика. Вот, оказывается, какая она, свобода! Гораздо спокойнее и проще оставаться дома, беречь его ауру и покой... Домой-то он вернулся, но что застал?

Невесело встретил его Ключик, отпер, как всегда, и…

– Прости меня, друг, – произнёс Замочек. – Этот большой мир – не для меня. Больше никогда не пойду туда, куда не следует совать нос. Теперь я буду послушным звеном в общей нашей жизни. А почему ты грустишь?

– А ты пройди и посмотри, что творится в нашей обители, – прошептал Ключик. – Или тебе всё равно? Пропали все наши… нет, мои идеалы. Пришельцам из чужого гнезда было всё равно, что крушить и ломать, но если двери в хранилище не заперты…

– Как же так? Меня не было на месте всего только один день, и неужели этого времени хватило на этот разгром? – возмутился наивный Замочек, когда увидел только пустоты и провалы там, где раньше царили плотность и высота. Хаос… Он ощутил всем своим нутром отсутствие устоявшихся идеалов. Оказывается, вот каков здешний порядок вещей!

– Один день – большой срок. Только надёжное препятствие могло бы остановить разорителей, но этого препятствия они не встретили. Злоумышленники словно ждали такого случая! Двери были отворены… Я предполагал вероятность того, что на нас совершат налёт наши недруги, но не мог уговорить тебя остаться для защиты, – усмехнулся горестно Ключик.

– Признаюсь, был неправ. Но если бы не познал всю правду и неправду на собственном опыте, никогда бы не успокоился. Прости меня, – сказал удручённый Замочек. – Мне безгранично дороги наши идеалы и правила, хотя они сами по себе не так хороши, как требуют принципы совершенного общества, но, видимо, гораздо лучше, чем принципы и взгляды инородцев.

Так Ключик и Замочек вернулись к тому, с чего и начинали, и это оказалось не так просто, как раньше, зато пользу из происшедшего извлекли. Идеалы не являются правилами для всех подряд, но уж если хочешь выстроить жизнь в соответствии с ними, то надёжный Замочек и удобный Ключик к нему просто необходимы – для сохранности этих самых идеалов.

                                                                        Ноябрь 2014 г.

 

6. Жили-были бутерброды – Сказка для гостей

Жили-были бутерброды. Не так долго им и выпадало пожить, ибо бутербродная жизнь коротка. На то они и  бутерброды. Сначала бутербродов было много, больше десятка: с сыром, с ветчиной, со шпротами. Бутерброды приготовили не к вечернему приходу гостей, а так, перекусить днём в ожидании гостей, чтобы сохранить в неприкосновенности красиво оформленные закусочные блюда.

Семь аппетитных бутербродов тут же и скушали, а три не смогли одолеть: два с сыром, один со шпротами. Их сложили на тарелку и запихнули в холодильник. Практичная хозяйка прикинула, что от праздничного ужина кое-что непременно останется из закусок и горячих блюд, благополучно продержится до завтрака, а то и до обеда следующего дня, что весьма кстати. Бутерброды же следует употребить вперёд всего, чтобы растянуть удовольствие от самого вкусного. Домочадцы обожали разогретые бутерброды и не потому, что привыкли к сухомятке или неправильному питанию, а потому, что готовили бутерброды изобретательно, с удовольствием, с удовольствием и ели потом. Вот, например, с сыром.

Ну что, кажется, особенного в бутерброде с сыром?

Намазал булку маслом, положил сверху ломтик сыра – только и всего. Нет, делали по-другому, по-разному, по настроению, в зависимости от того, что было под рукой. Например, хлеб брали как белый, так и чёрный; масло – обязательно, а сыр можно выложить в несколько слоёв, разных сортов. Иногда укладывали между этими слоями узкие колечки красного сладкого перца либо мелко нарубленные консервированные оливки. Каждый слой можно и мелко нарезанной зеленью присыпать; особенно пикантно воспринимался сыр с сельдереем.

Никакая пицца не идёт в сравнение с такими бутербродами!

Делали и сладкие бутерброды, с шоколадным маслом, сладким сыром, посыпали корицей, кунжутом, тёртыми орехами.  Детишкам такие новшества нравились гораздо больше, чем надоевшие сладости из супермаркетов.

…В тот день гости задерживались.

Хозяева перезванивались с ними по телефону, выслушивали пространные объяснения. Сервировка стола была почти завершена. Рыба, колбаска, сыр, морепродукты – всего вдоволь. Пять видов традиционных салатов высокими горками выпирали из тарелок – именно они пользовались у всех без исключения гостей заслуженной популярностью. Красная икра гордо заполняла высокую серебряную вазочку в центре стола. Каким бы гостям она не пришлась по вкусу?

Не меньшее впечатление на гостей производило «королевское блюдо», которое подавалось на стол только в этом доме. Рецепт приготовления нежной телятины, предварительно замоченной в белом вине и выдержанной на холоде несколько часов, когда-то был гордостью прабабушек, а теперь стал достоянием наследников. Друзья дома не мыслили себе торжества в этих стенах без ароматной телятинки, запечённой в духовке вместе с баклажанами, луком и морковью. Впечатление от блюда – всякий раз неизменное. Мясо пребывало уже в полуготовности, а к моменту подачи на стол горячего оно будет в самый раз.

На десерт – фрукты и мороженое, ничего особенного, но приятное дополнение не помешает. А что к чаю? Потревожили дальние запасы, нашли варенье из армянских персиков; достали яблочный мармелад собственного приготовления и давно припасённую для случая нарядную коробку песочного печенья. Сил и времени на приготовление фирменного ванильного пирога уже не осталось… Конечно же, купили проверенного качества торт, две коробки такого же качества пирожных. Без сладкого – какой же пир? Напитки – само собой, как всегда.

А как же: дом – полная чаша!

…Да, бутерброды... 

Гости позвонили ещё раз, обещали быть минут через пятнадцать. Хозяин в очередной раз подумал с досадой о том, что мобильный телефон – в данном случае – ненужное баловство: зачем эти пустые звонки? Пятнадцать минут или двадцать – какое значение имеют эти минуты? И тут же направился в кухню, вспомнив о последней точке в оформлении стола. Он подошёл к холодильнику, попробовал вытащить из него хрустальное блюдечко с чёрной икрой, заранее выложенной из стандартной банки. Вытащить не мог: мешали другие продукты, банки, пакеты, кульки, коих оказалось великое множество.

А самое главное место занимала большая тарелка, на которой лежало всего-то три бутерброда! Хозяин решительно выдернул тарелку из-под наползающего на неё букета вымытой зелени и вынес на балкон спальни. С осени до весны балкон выручал в подобных случаях. Оглядевшись, хозяин поставил тарелку на низенькую табуретку, хотел накрыть какой-нибудь крышкой, вернулся на кухню; тут и зазвонил домофон, пришли гости. Наконец-то! Дети бросились открывать двери – шум, возня, приветствия на пороге…

Словом, встреча старых друзей обещала быть интересной, тем более что те пришли со своими детьми, ровесниками хозяйских детей. Интересно, шумно и весело пролетело время. Гости задержались допоздна. Пировали с размахом, говорили много; взрослые вспоминали юность, пели, танцевали, снова трапезничали. Дети больше играли и баловались, чем ели и пили, и только сладости вызвали их нескрываемый интерес. Все хвалили хозяйку, отмечая её кулинарные способности, особое старание в приготовлении изысканных блюд. 

Кушаний после гостей осталось много, и все остатки блюд оказались в холодильнике, в котором уместились с трудом. Конечно, никто и не вспомнил про те бутерброды ни в тот вечер, ни на следующее утро.

Бутерброды же…

Их съел соседский кот.

Как? Очень просто: прокрался с соседнего балкона.

Не таскал на свой балкон – сожрал тут же, один за другим.

Расчётливо, не спеша, с удовольствием.

Облизнулся. Вкусно! Вот так.

Жили-были бутерброды.

И приготовлены были не для котов, но…

А бутербродам совершено всё равно, кто их съест. 

                                                                       Январь 2015 г.

 

7. Жили-были инструкции – Сказка для пунктуальных 

Жили-были инструкции. Они жили повсюду, выползали изо всех щелей, появлялись на свет во множестве и великолепии там, где без них не обойтись, а также и там, где в них вовсе не нуждались. Странно, ведь – по определению – сами по себе они существовать не могли, а только в приложении к чему-то или кому-то... Не так уж и странно. Век бюрократии расплодил целые кланы чиновников, оправдывающих собственную деятельность требованиями времени и подчинивших себя точному исполнению руководящих инструкций. Вот инструкции обнаглели и вылезли на первую строчку в рейтинге популярности директивных документов общества. Товарное производство – основа экономики капитализма. Правда, на первых порах инструкции по использованию товаров и предметов потребления ещё худо-бедно мирились с вторичным образом своего существования, но постепенно, разрастаясь в количестве и всё возвышаясь в некоем качестве, они коллегиально решили, что на свете их важнее нет. И это – не преувеличение.

С некоторых пор инструкции и рекомендации перестали ощущать себя дополнением к товарам и предметам согласно привычному порядку вещей, а возомнили себя первостепенными: наименований и разновидностей предлагаемых товаров становилось всё больше и больше, количество инструкций не уступало им.

Дело дошло до того, что без инструкции товар – не товар.

Товары, предметы потребления и услуги изнемогали, ощущая жёсткую зависимость от своих же инструкций. Волны взаимных возмущений переходили в стойкий антагонизм. Отказ от инструкции (там, где она не требовалась вообще) был чреват наказанием. Отсюда – и разочарования, граничащие с кризисом. В первую очередь пострадали самые популярные товары, часто используемые и успешно поднимающиеся вверх по шкале потребительских характеристик. Объяснение такое: нет инструкции – нет рекламы, нет спроса.

Несправедливо! Дальше – больше.

Лёгким конфликтом дело не обошлось, и в один прекрасный день товары были просто вынуждены самопроизвольно высыпать на Площадь протеста для разрешения насущных вопросов своего бытия в материальном мире материальной природы вещей – необходимо незамедлительно заявить о проблеме обществу потребителей, тому самому обществу, для которого товары и производятся. Но инструкции сумели опередить толпу невезучих товаров, их законопослушных потребителей, обмануть охрану, контролирующую подходы к площади, и оказаться первыми на страже вопроса. Они во всей красе предстали перед возмущёнными противниками.

– Внимание! Всё внимание – ко мне. Ничего и никого из представителей класса товаров слушать не желаю. Все слушают меня. Мы, инструкции – самые главные факторы успеха в бизнесе, его движущие силы. Потребители – расплывчатое понятие, им без нас не прожить, – заявила неизвестно откуда взявшаяся Главная инструкция, уверенно восходя па пьедестал, воздвигнутый в центре площади и предназначенный вовсе не для неё. – Без наших распоряжений и предписаний в мире начнётся полная неразбериха, наступит хаос, движение замрёт. Я – Королева инструкций, королева этого мира.

– Да-да, наши указания – это приказы нашей Королевы, подлежащие обязательному исполнению, – льстиво зашелестели верноподданные инструкции, заполонившие всю Площадь протеста. Угрожая изумлённым товарам, они принялись вытеснять их в прилегающие к площади улочки.

Товары, однако, не хотели смиренно уступать своё законное место собственным инструкциям, которые ещё недавно и помыслить себе не могли такой дерзости. Возмущение первосортных товаров, теряющих свой товарный вид в неожиданной потасовке, привело лишь к тому, что они же и были грубо отброшены к всё разрастающейся свалке несертифицированных вещей, возникшей спонтанно вблизи площади.

– Как это возможно допустить, чтобы какие-то инструкции были важнее и нужнее товаров, к которым они приложены?! – возмутились самые солидные товары, необратимо изгнанные со своих законных позиций.

– Кто смеет мне перечить? – возмутилась Королева инструкций, поднимаясь над площадью в полный рост, сверкая массивной короной. – Моя власть безгранична, моя позиция прочна, моя корона мне принадлежит по праву. Кто может сказать то же самое о товарах, неосторожно выпущенных в мир под диктовку потребностей и прогресса? Каждому товару – своя неповторимая инструкция, управляющая его применением. Без инструкций все товары – ничто. Их просто нет, они не существуют!

Королева росла и ширилась, увеличиваясь в размерах, демонстрируя могущество и уверенность в себе. Рядовые инструкции угодливо поддакивали, взирая на свою госпожу снизу вверх, возглашая приветствия и одобрения в её адрес.

– Господин канцлер, приведите несколько убедительных примеров, подтверждающих сказанное, – Королева изящным жестом повелела сановитому чиновнику произнести санкционированные речи. Тот, сгибаясь под тяжестью доверенной ему миссии, но сияя от гордости всеми скрепками и печатями, немедленно приблизился к повелительнице, затем произнёс громко и отчётливо:

– Двух мнений быть не может. Каждый отдельный и частный случай – подтверждение общего правила. Пример маленький: разве можно почистить ботинки гуталином, если к гуталину не приложена соответствующая инструкция? Конечно, нельзя! Пример средний: разве можно ездить на автомобиле, не изучив инструкцию по управлению данным видом транспорта? Конечно, нельзя! Пример большой: разве можно управлять государством, игнорируя правоустанавливающие документы и инструкции? Конечно, нельзя!

Королева инструкций одобрительно кивала короной вслед за каждым примером, приводимым канцлером. На площади наступило замешательство. Ботинки, гуталин и автомобили, попавшие в зону внимания Королевы инструкций и услышавшие нелестные характеристики, принялись было роптать и захотели вырваться из общей свалки нужных и ненужных вещей, чтобы приблизиться к своим обвинителям и... Но их тут же попридержали другие товары, кивая на свою родную, Товарную конституцию, буквально «выросшую из-под земли», прорвавшуюся сквозь товарные ряды и моментально возведённую в ранг  якобы неприкосновенной руководящей фигуры. Уж она-то расставит всё по местам! Не тут-то было… Королева инструкций неласковым взглядом пронизала насквозь Товарную конституцию, которая при этом словно споткнулась, натолкнувшись на невидимую стенку.

– Милейшая, – обратилась Королева к Конституции, – Вам ли не соглашаться с Новым порядком вещей, установленным свыше?

– Мне ли…? – удивилась Конституция, робко отступая назад и озираясь вокруг, как будто не узнавая никого и ничего. Вдруг очнулась и уверено заявила: – Установленный заново порядок вещей – закон для меня и всех нас!

Ошеломлённые товары переглянулись с обескураженными потребителями, дружно охнули и сникли окончательно.

– «Золотой миллиард товаров» – вот цель справедливого и разумного миропорядка! – выкрикнула Товарная конституция, угодливо поглядывая на Королеву инструкций. – Мы все обязаны соблюдать установленные нормы, поэтому…

– Что за чушь! – грозно перебила её Королева инструкций. – «Золотой миллиард инструкций» – так стоит вопрос выживания товаров. Лишние товары, не подкреплённые инструкциями, никому не нужны. Это – фальшивые товары.

Незадачливые товары ещё не успели привыкнуть к тому, что их считают второсортными, изгоями, не способными выполнять свои функции, если их существование не засвидетельствовано инструкциями. Но теперь они окончательно поняли: мир перевернулся на сто восемьдесят градусов, а такой мир не в состоянии оценить настоящие характеристики вещей.

Обман и фальсификация – вот новые принципы нового мира.

Выходит, путь товарам один – на чёрный рынок или к контрабандистам.

– Конечно, лишние товары, товары-подделки, нежелательны, но в оптимальном варианте… «Золотой миллиард инструкций» должен соответствовать «Золотому миллиарду товаров», – примирительно произнесла Товарная конституция, надеясь на милость Королевы инструкций. И напрасно.

– Пререкаться со мной бесполезно. Только вчера состоялось заседание Конгресса потребительского рынка, на котором была принята «Декларация независимости инструкций», так что судите сами: я, при всех моих безграничных правах и полномочиях, ничего не выдумываю, а точно следую законам рынка, – с гордостью произнесла Королева инструкций.

…Рядовые инструкции, услышав сказанное Королевой, возликовали: пришла их власть! Посрамлённые товары группами и поодиночке покидали Площадь протеста, соседние бульвары и улочки, отправились восвояси. Озадаченные потребители, занимавшие позиции сторонних наблюдателей, последовали за ними… На площади воцарилась тишина.

Дальше протестовать было некому.

Товары исчезли. Остались только инструкции…          

Февраль 2015 г.

 

8. Жили-были вагоны – Сказка для путешественников 

Жили-были железнодорожные вагоны. Только вряд ли такое существование можно назвать жизнью, а назвать надо, видимо, гонкой туда и обратно в составе поезда. Начальство транспортной компании с подчинёнными особенно не церемонилось, выжимало из подвижного состава всё до последней капли. Редкие передышки в вагонном депо не приветствовались, а потому и случались не часто. Паровоз, возглавляющий весь состав, тоже мотался туда-сюда, отдыхал, как положено по регламенту техобслуживания, не более того. Особых почестей за свои старания он так и не заслужил, правда, сами вагоны, большинство пассажиров и руководители депо относились к нему уважительно как к безотказному лидеру.  Но и лидеры когда-то устают. Вот Паровоз однажды и возмутился:

– Всё! Силы мои иссякли. Выдохся я. Устал капитально. Ухожу в отпуск – имею право. Профсоюз меня поддерживает. Ждите ровно через месяц.

И в один прекрасный день укатил на море, куда сотни раз возил отдыхающих. Теперь отдыхающим будет он сам. Начальство не нашло, что ему возразить – отпуск положен каждому трудящемуся. Что и говорить, отдохнул Паровоз прекрасно, как никогда в жизни: рванул прямо на курорт, устроился без хлопот, купался, загорал, гулял, любовался морем и окружающей природой, даже совершал увлекательные экскурсии по окрестностям. Словом, восстановился в силах не по «правилам технического обслуживания подвижного состава», а по правилам раскрепощённого отдыха. Вернулся обратно свеженьким и работоспособным как никогда.

– Вот это да! – в один голос воскликнули вагоны. – Тебя и не узнать. Теперь ты – самый красивый и привлекательный из всех паровозов нашего транспортного депо. Мы тоже устали, мы тоже хотим отдыхать, как ты.

Паровоз не ожидал такой реакции, но согласился с тем, что и вагоны имеют право на отдых, что всеобщее вагонное настроение нужно сдерживать от реакционных заявлений и агрессивных выступлений – лидер, всё-таки. И если начальству неохота задуматься о правах и здоровье подчинённых…

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказал он. – Обещаю предоставить вам возможность отдохнуть не хуже моего. Доверьтесь мне. Только наберитесь терпения. Долго ждать не придётся.

Он заранее изучил расписание всех маршрутов на месяц вперёд: несколько раз выпадала поездка на море. Пока не кончился сезон, нужно поспешить, действовать аккуратно и вместе с тем смело. Как смело? А так: лишнее начальству не докладывать, а вагоны заранее не обнадёживать, чтобы не приключилось досадных неприятностей.

Случай выпал очень скоро, и переполненный счастливыми путешественниками состав уже катил к самому тёплому морю на свете в самое благоприятное время года. Дорога была лёгкой, из расписания не выбивались, скоро конец пути. Но наш Паровоз запланировал оздоровительную акцию, не достигая конечной станции, а гораздо раньше, на полустанке, рядом с чудесным пляжем морского побережья, в том самом местечке, где недавно отдыхал сам.

– Внимание! Экстренное объявление, – пронеслось в радиоприёмниках всех вагонов. – Наша транспортная компания приготовила всем приятный сюрприз. Взгляните в окна: перед вами лучший уголок южного берега с комфортными условиями отдыха. Делаем остановку на три часа, отдыхаем досыта, купаемся, пропускаем следующие за нами составы, затем завершаем следование до конечного пункта назначения. Всё рассчитано, расхождения с планом нет.

Паровоз, конечно, совершал большую авантюру.

Но он рисковал с намерением: дать вагонам возможность отдохнуть по-настоящему. Вагоны сначала не поняли, что всё это делается только ради них. Ещё бы – отдыхать на море им пока не приходилось. А пассажиры? Тех долго уговаривать не пришлось; они, захватив свои вещи, опрометью бросились из поезда. Море!!! Не теряя ни секунды, тут же вытащили из сумок и баулов купальные принадлежности – и вот уже плескались в волнах чистого, безмятежного моря.

– Ну, что же вы медлите? – обратился Паровоз к вагонам, которые всё ещё не верили в происходящее. Но потом обрадовались так, как не радовались никогда в жизни. Вместе с Паровозом они проследовали подальше, в сторонку от отдыхающих, чтобы не мешать им и, подобно своим пассажирам, насладились вдоволь купанием в морских водах, созерцанием красот природы, ласковым солнышком.

Ах, как жаль, что «в одни и те же воды нельзя войти дважды»!

Да нет, наверняка можно, но кто же даст?

…Три часа пролетели незаметно. Когда отдохнувшие и посвежевшие вагоны во главе с Паровозом обрели прежнюю колею, а люди заняли свои места, солнце клонилось к горизонту. Нет, никуда не опоздали, прибыли на место точно в срок, недовольных не было, жаловаться на сбой режима следования никому и в голову не пришло. Всё обошлось благополучно, нареканий от начальства никто не получил.

И не стоит рассуждать на тему: «а что было бы, если бы…» Влетело бы всем «по первое число», в первую очередь – Паровозу, конечно. А вагоны…

Жили-были железнодорожные вагоны. Так бы и жизнь прожили – монотонно и безрадостно, довольствуясь исключительно чувством безукоризненно выполняемого долга. Только и всего. Никакая транспортная компания и не вспомнила бы об их законном праве на отдых. Конечно, трёхчасовой отдых не сравнится с полновесным отпуском, но для начала – неплохо, а дальше – есть, над чем работать профсоюзу. Вагонам просто повезло с Паровозом. Будь на месте этого самого Паровоза какой-либо другой, не видать тем вагонам ни моря, ни солнца, ни... Видать-то, может, и видать, но так, из своих окон, по касательной, а по-настоящему…

Жить полноценно, по-настоящему, могут далеко не все, а помочь другим преодолеть рабскую зависимость, подтолкнуть их жить «на все сто» способны редкие единицы.

                                                                         Март 2015 г.

 

9. Жили-были театры – Сказка за кулисами 

Жили-были театры, и неплохо, надо сказать, жили на рубеже тысячелетий. Крупные театры жили в столицах, а в провинциях обосновались театры провинциального масштаба, конкуренции со столичными не выдерживали. Конечно, все театры связывала единая идея театра, прочно утвердившаяся в обществе. Без театра оно себя не мыслило. Театры каждодневно несли наглядную культуру в массы. Одновременно – в соответствии со свёрстанным заранее планом – периодически выезжали на гастроли, а также, в разной степени, участвовали в глобальных проектах, смотрах, фестивалях и прочих мероприятиях, обогащая жизнь зрителей и обогащаясь взаимно.

Успех театра напрямую связан с руководством, финансированием, репертуаром, составом труппы и качеством работы всех сотрудников – руководители театров старались не промахнуться в этих вопросах. Как раз на фестивалях и «прочих мероприятиях» выяснялось, не промахнулись ли…

А промахнуться очень просто. Промахнуться можно не только случайно, но и… намеренно. Как? Элементарно: целенаправленно. Вот про это и вышла целая история, характерная для нашего корыстолюбивого времени.

Печальная история, по правде сказать…

В программе регионального фестиваля, заявленного как «Фестиваль одной пьесы», значилась постановка одного и того же произведения в разных жанрах: 

– Театр драмы и комедии –

– Кукольный театр –

– Театр оперы и балета –

Дирекция фестиваля выбрала известный сюжет на тему сказки Александра Сергеевича Пушкина «Сказка о попе и работнике его Балде». Произведение популярное, ошибок и осечек быть не должно – замечательное предложение для талантливых коллективов!

Избранные театры дружно взялись за дело, успели подготовиться в запланированный срок. Фестиваль проходил несколько дней, публика не обходила вниманием мероприятия фестиваля. Пресса подробно освещала события, не скупясь на комментарии и подробности. Но странное дело: мнения зрителей далеко не всегда совпадали с теми оценками, которые выставляли спектаклям официальные лица. Конечно, в итоге были победители и дипломанты, лауреаты и обладатели наград, крупные финансовые поощрения, которые Пушкину и не снились, но…

 

«Сказка о попе и работнике его Балде» в Театре драмы и комедии. Беседа в антракте зрителей среднего возраста.

– Почти наизусть помню «Сказку о попе и работнике его Балде», часто прибегаю к цитатам из произведения. А сегодня… многие из них не узнал.

– Не те цитаты?

– Переделаны наполовину и даже больше, так, что смысл стал совсем другим. Да и сами герои, декорации, обстановка такие расплывчатые и двусмысленные, как будто действие происходит на другой планете, скорее всего, на Марсе…

– Ну, ты уж совсем в осуждения ударился. Расплывчатые… На Марсе, на Венере… Неужели не понятно: сказочные события и персонажи перенесены в отдалённое будущее.

– И бесы тоже?

– А как же. Им только того и надо!

– А зайцы?

– Тем более! Пойми, уж зайцам-то всё равно, в каком времени и на какой планете про них вспомнили.

– Но… Как же зритель получит правильное представление о том, что задумал автор?

– Очень просто: все и так знают сказки Пушкина, а не знают – пусть не по театрам слоняются, а читают первоисточник. Режиссёр имеет право на свой художественный взгляд. 

– А зритель?

– И что ты про одно и то же! Каждый творческий человек хочет оставить след в искусстве или рядом, на той ниве, на которой трудится, а ты: Пушкин, Пушкин…

– Да уж наследили так, что главного не видно. Ничего и нет, кроме этих самых следов…         

      

«Сказка о попе и работнике его Балде» в Кукольном театре. Беседа в антракте родителей и детей.

– Папа, а в детстве ты смотрел эту кукольную сказку?

– Смотрел, разумеется, и не только кукольную.

– А, это спектакль, где роли играют не куклы, а люди. И там… Поп, толоконный лоб, – тоже негр?

– И где же ты негра нашёл? Ну, если ты о том, что... поп как-то темновато выглядит, да и ведёт себя далеко не так, как подобает духовным лицам, а почти…

– Да, почему он в каких-то серых лохмотьях и с чёрным лицом? И кажется, под лохмотьями у него… женский сарафан с цветочками?

– Женский сарафан? – родители как-то странно переглянулись. – Да нет, это у него ряса такая. А вы внимания не обращайте, здоровее будете.

– Ладно-ладно… И всё равно… Ведь Пушкин – из негритянского рода?

– Это опять про попа спрашиваете? Так спросите лучше в школе, у ваших учителей, они знают, как ответить.

– Мам, не сердись! Только скажи: почему на хвостах у маленьких чертенят горят лампочки? И почему взрослые бесы играют на негритянских барабанах?

– Ты опять за своё. Не могу точно ответить… – Мама поморщилась. – Слушайте, просвещённые школьники, вы основательно голову заморочили отцу и матери. Мы и так из-за вас в буфет не успели. Смотрите и сами разумейте, что к чему.

– Вот мы и разумеем. А вы в вашем детстве тоже…

– А в нашем детстве у нас были о другом заботы. По театрам ходили редко, каждое посещение театра считали праздником. Правда, не припомню ни разу, чтобы праздник испортили каким-нибудь ляпсусом... Глупых вопросов родителям не задавали, такой воли не имели.

– Ну, вы опять мораль читать принялись. А нам понять хочется.

– Вырастите, поймёте. И хватит, пора в зал, третий звонок!

 

Опера «Сказка о попе и работнике его Балде» в Театре оперы и балета. Беседа в антракте любителей вокального пения.

–  Да, главные партии звучат ещё как-то, солисты староваты по нынешним меркам, но поют прилично. А хор – тихий ужас, как будто с улицы бродячих кошек насобирали, накормили наспех и выпустили на сцену. Стыдоба!

– И не о том поёшь, коллега, не о том. Где у нас других взять-то? Это тебе не Метрополитен-опера. Меня коробит другое: а приодеть попёнка с попадьёй поцивильнее нельзя было? Чтобы не голые, не в купальниках, не в прозрачных балахонах? А сцену поднимать к самому потолку зачем было? Видно, потому и звучание голосов плохое. Акустика не та! Оркестр грохочет сам по себе, дирижёр свести воедино ничего не смог.

– Слушай-ка… А почему черти весь спектакль за собой таскают какие-то торпеды? Это обозначает их угрозы, что ли?

– Шут их разберёт... Сказка-то очень простая, чего тут философию разводить? А персонажи – из разных эпох. Или из разных сказок… Логики не прослеживаю… А невообразимый шум за кулисами? Топот какой-то, храп и ржание… Кони, что ли? Зато никакого моря даже видно не было.

– А синий линолеум, помнишь, справа, на сцене, а на нём – что-то вроде потонувших парусных судов? Это чтобы усилить эффект представления?

– Нет не похоже. Море не должно быть похожим на болото, и парусники здесь ни при чём. Похоже на перевёрнутые стулья, на которых сушатся простыни.

– Наверное, считается, что всё это – передовое направление в современном оперном искусстве.

– Знаешь, что? Как бы это выразить… Ну, пусть бы написали и поставили что-то новенькое, современного порядка. Если бы никто ничего не понял – их дело. А классику зачем коверкать? Искусство, культура, оригинальное прочтение произведения…  Какие громкие слова!

– Да, а фактически – удар по классике ниже пояса. Знал бы заранее, что увижу эдакое, дома бы сидел, на диване…

– Перед телевизором. А там что-то другое покажут?

– Ну, хотя бы выключить можно, а тут… Деньги-то плачены!

 

«Фестиваль одной пьесы» закончился успешно.

«Фестиваль одной жизни» продолжается.

                                                                          Январь 2015 г.  

Главная

The Author

Контакты Contacts

Что? Где? Когда?

Биография

Фрагменты из книг

Иллюстрации

Каменный век

Алмазы-РА

Фотографии

Переводы

Выставки

Песни

Издания

История поколений

Из переписки