Людмила Максимчук
«Пожар на Чернобыльской атомной станции 23 мая 1986 года», 2022
По материалам книги
«ЧЕРНОБЫЛЬСКИЙ СЛОВАРЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА»
Пожар, который разгорелся 23 мая 1986 года на Чернобыльской атомной станции, долгое время считался секретным. Для многих людей он является секретом и до сих пор. Кто-то никогда ничего не слышал об этом пожаре, кто-то слышал, но не верил, что такое было, кто-то поверить не мог, а кто-то верить отказывался.
Этот пожар так и остаётся секретом за «семью печатями» только потому, что был потушен. В противном случае от этой «тайны» вздрогнули бы все, по крайней мере, половина планеты – конечно в том случае, если этой половине планеты удалось бы уцелеть после неминуемой катастрофы, идущей следом за тем пожаром. Последствия такой катастрофы были бы гораздо серьёзнее, чем последствия катастрофы 26 апреля 1986 года – так считают специалисты.
Пожарные героически, несмотря ни на что, справились с трудными задачами, вставшими перед ними на Чернобыльской атомной станции и 26 апреля, и 23 мая 1986 года. Они сумели победить яростные выбросы стихии ценою собственных жизней, собственного здоровья, собственного благополучия. Растревоженный мирный атом в мирное время ничем не менее опасен, чем орудия массового уничтожения в военное время.
Но вместе с тем если о пожаре 26 апреля ещё как-то, через запятую с другими, чрезвычайно популярными апрельскими и майскими датами, вспоминают в памятные дни, то помнить о пожаре 23 мая 1986 года…
А что нужно знать и помнить оставшимся в живых, нам с вами?
***
...26 апреля 1986 года, в половине второго, когда дома все спали, начальнику оперативно-тактического отдела Главного управления пожарной охраны МВД СССР подполковнику внутренней службы Владимиру Михайловичу Максимчуку позвонил дежурный по главку. Он коротко сообщил о пожаре на атомной станции в Чернобыле, передал набор цифр, расшифрованных тогда Максимчуком: «1, 2, 3, 4, секретно», что означало:
1 – загорание на станции;
2 – крупный пожар;
3 – выход радиации;
4 – есть пострадавшие и погибшие.
Позже эту новость узнают все, а в первые сутки в Главном управлении пожарной охраны МВД СССР никто не мог с точностью утверждать, что конкретно случилось на атомной станции в Чернобыле. Были выходные дни, и на местах работали только дежурные и оперативные сотрудники, поэтому для переваривания новостей потребовалось какое-то время. Уж после – начали разбираться. Вопрос более чем серьёзный, на быстроту ликвидации последствий такой катастрофы рассчитывать не приходилось.
Поскольку после пожара 26 апреля личный состав по охране Чернобыльской АЭС выбыл из строя, было принято централизованное решение по созданию сводных отрядов из пожарных частей всей страны.
В главке было «жарко» от чернобыльского пожара, и сотрудники стояли перед неизбежностью встречи с его последствиями, как и другие пожарные из разных регионов страны. Люди приезжали в Чернобыль, несли вахту и уезжали, а опасность оставалась. От Главного управления пожарной охраны МВД СССР на место катастрофы в Чернобыле стали поочерёдно выезжать руководители – для руководства сосредоточившимися там силами пожарных. Так и Владимир Михайлович – вылетел в Чернобыльскую зону 12 мая, а вернулся только в конце июня. Он был первым из начальников отделов Главного управления, кто поехал в Чернобыльскую зону, и единственным из всех начальников и руководителей, кому вот так досталась и обошлась командировка в Чернобыль.
Начальник из Москвы, то есть Максимчук, приехал в Чернобыль 13 мая 1986 года. Тут же уехал на весь день; весь этот день провёл в Правительственной комиссии, принимая дела у Кимстача Игоря Фотиевича, заместителя начальника Главного управления пожарной охраны МВД СССР, руководившего деятельностью группировки сил пожарной охраны после взрыва на ЧАЭС. Только к вечеру вернулся и в 22 часа уже провёл своё первое совещание. Уточнил обстановку, высказал свои замечания, поставил задачи, в частности – распорядился начать дежурить на самой станции круглосуточно.
Пожарные сводного отряда базировались в Чернобыле, в здании отряда пожарной охраны. Так удобнее. Но проблем накопилось много. С приездом Максимчука люди почувствовали, что приехал толковый и знающий человек, руководитель, которому всё кровно интересно, до всего было дело. Каждый день он делал обход станции, чего до него не делали предшествующие руководители. Всё подмечал, анализировал, взвешивал. Как никто другой представлял возможные опасности, ведь серьёзные работы по ликвидации по существу не начинались. Если перечислить то, чем с первого дня занимался Максимчук по ликвидации последствий катастрофы, то ему и того бы хватило вполне, не будь пожара 22–23 мая…
По заданию Правительственной комиссии Максимчук выполнил ответственные поручения по выводу станции из того тяжёлого положения, в котором она оказалась после взрыва 4-го энергоблока 26 апреля 1986 года. А именно:
– досконально изучил оперативно-техническую характеристику станции и всех её объектов;
– утвердил схему несения службы и план мероприятий по повышению боевой готовности дежурных караулов;
– проверил работу насосной станции и охладителей;
– по распоряжению председателя Правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС И.С. Силаева изучил возможности, пути и способы подачи в четвёртый реактор измельчённого каучука;
– после обследования всех помещений станции определил возможности проведения дезактивации цементного завода и крыши реакторного зала и доложил комиссии способы выполнения данной работы;
– провёл работу по очистке территории возле 4-го блока от заражённой техники, внёс изменения в схему откачки и перекачки воды из-под барботера;
– проверил хранилище жидких отходов, маслоотстойники и принял нужные меры по повышению их пожарной безопасности;
– изучил возможность покрытия стройбазы АЭС бардой, занимался испытанием поступивших из Великобритании спецкостюмов для пожарных.
***
Каждый вечер Максимчук проводил оперативные совещания. Начиная каждое совещание, в первую очередь напоминал об осторожности и бдительности. Тут же уточнял план действий на случай пожара, обращал особое внимание на расстановку сил и средств в случае пожара на станции, заранее распределил, кто куда направится, – прямо в воду глядел! А в общем Максимчука побаивались правильно, порядок он навёл быстро.
Что резко изменилось в бытовом плане и устройстве людей с приездом Максимчука, как выразился его коллега из Ленинграда Владимир Васильевич Чухарев, «с неба посыпалось»:
– было быстро организовано трёхразовое горячее питание; введён дозиметрический контроль в столовой, в каждом помещении появилась минеральная вода;
– благоустроен быт и отдых, открыта комната психологической разгрузки, привезли два телевизора;
– припомнили «забытую» моду чистить зубы, всё мыть и всем мыться;
– поскольку не было где помыться основательно – а без этого нельзя никак, – была «открыта» баня в палатке, что принесло народу много радости; мылись и свои, и «чужие», и гости, заходили даже члены и руководители Правительственной комиссии, которым, кроме как здесь, мыться, оказалось просто негде;
– введён доскональный контроль всех работ и показателей сводного отряда за день, налажена отчётность по карточкам;
– повысился общий уровень бдительности, организованности и расторопности, стали более жёсткими требования к дисциплине, и эти требования всё повышались;
– наведён порядок и повысилась чёткость работ вообще; на территории палатки – и там дневальный.
Какие работы выполняли – более подробно:
– дезактивационные работы на станции; людей привозили и увозили на БТРах, работали по двадцать минут; особенно «горячими» были работы на крыше четвёртого блока, самое пекло, мини-техника глохла, люди не выдерживали;
– подавали воду из реки для приготовления бетона для саркофага, подачу воды нельзя было прекращать ни на минуту; часто возникали непредвиденные сложности; однажды «чужой» БТР переехал рукавную линию, образовав два свища, так двое из бойцов-профилактиков грудью легли на них, как на амбразуру, и лежали всё время, пока рукава не заменили на новые;
– откачивали насосами воду из-под четвёртого блока; помогали химикам откачивать радиоактивную воду из цистерн;
– проводили профилактические работы по предупреждению пожарной опасности в зоне самого реактора;
– занимались эвакуацией и дезактивацией загрязнённой техники; техника эта стояла в 10–15 километрах от Припяти, и нужно было её эвакуировать на могильник, а там отмывать; смелость и мужество людей при этом были исключительные – работу эту прямо-таки взвалили на пожарных, а других «крайних» – из других родов войск – не было;
– развернули пункты санитарной обработки личного состава;
– контролировали обстановку в 30-километровой зоне, бывали и возгорания; однажды загорелся БТР, «чужой», из оборонного ведомства, так водитель бросил машину и бежал; приехал Чухарев со своими бойцами, потушили и уехали!
Руководство в отряде было такое:
– подполковник Максимчук из Москвы – начальник сводного Чернобыльского пожарного отряда;
– подполковник Василий Ткаченко из Ровно – начальник штаба сводного отряда;
– капитан Владимир Чухарев из Ленинграда – начальник части по охране Чернобыльской станции.
Капитан Александр Гудков, инженер-инспектор пожарной охраны, сотрудник Главного управления пожарной охраны МВД СССР, специалист по вопросам безопасности атомных электростанций, Чернобыльскую АЭС знал досконально. Он был единственным коллегой из Москвы, причём Владимир Михайлович персонально просил Александра Сергеевича приехать сюда. И не зря, как оказалось…
Что ещё можно отметить важного:
- По испытаниям противорадиационных костюмов, поступивших из Великобритании, – там были не только костюмы. Маргарет Тэтчер прислала на двух машинах материалы и оборудование –катушки, кабели, был даже робот. Робот не подошёл совершенно. Костюмы также оказались неудобными и малопригодными для оперативных работ, из-за объёмных размеров пользоваться ими было просто невозможно, скорее они подходили для моряков.
- По поручению Максимчука Владимир Чухарев постоянно проводил с людьми занятия, на которых вёл разъяснительную работу, чтобы не было излишнего страха перед невидимой опасностью – радиацией. Рассказывал также о станции, о необходимости проводимых здесь работ и принимаемых мер, ведь многие люди были ни к чему не готовы. Это возымело своё действие и особенно пригодилось тогда, когда случился тот пожар 23 мая 1986 года.
- Оперативные совещания, которые каждый вечер проводил Максимчук, бывало, затягивались до двух часов ночи. И это – после тяжёлого трудового дня. Тем не менее считал, что так надо. И с каждым днём, по мере того как всё шире разворачивались работы, Владимир Михайлович всё жёстче требовал соблюдать дисциплину. И оказалось, всё это было не зря: многих подтянуло, многие стали яснее понимать серьёзность происходящего, а остальные поймут это очень скоро.
- Может, для других и не такое важное, но случилось так, что Максимчук где-то повредил ногу. Все знали, что нога у него поранена, а он ходил по станции везде, во все углы заглядывал, а через открытые поры радиация быстро проникает в организм. Чувствовал себя нехорошо… А Чухарев и Ткаченко нечаянно застали перевязку – оба ахнули, какая у него была рана. Только Максимчук просил никому это не говорить.
Важного было много. Максимчук очень тонко чувствовал настроение подчинённых, часто разговаривал с людьми, интересовался их проблемами, быстро всё понимал. Обо всём расспрашивал. Всех выслушивал. Во всё вникал. Да, голоса никогда не повышал.
***
Загорания на станции и прилегающей территории возникали периодически. Ситуация предвещала: не успокаивайтесь, ждите беды! И точно… В самом конце командировки Владимира Михайловича случилась эта самая беда в ночь с 22 на 23 мая 1986 года – пожар в помещениях главных циркуляционных насосов третьего и четвёртого блоков.
Тщательный анализ фактов показывает, что подполковник Максимчук с самого начала дал себе отчёт в том, что ожидает его и всех подчинённых в случае неблагоприятного исхода. Нет, такого допустить нельзя!
…Оперативное совещание вечером 22 мая 1986 года затягивалось. Многим хотелось ещё поговорить по душам с Владимиром Михайловичем, но как раз к нему пришёл доктор, чтобы сделать перевязку. Не успел врач уйти – В 2 часа 10 минут со станции поступил сигнал. Кто звонил, тот не представился, но сообщил о пожаре на Чернобыльской АЭС: горели кабели в помещениях 402 и 403 главных циркуляционных насосов третьего и четвёртого блоков. Пожар в случае развития угрожал остановкой этих самых насосов, которые держали на себе третий и четвёртый реакторы – машинный зал был заполнен тоннами масла, а сами трубопроводы и турбины находились под водородом. Опасность огромная!
Владимир Максимчук понимал: главное – не дать развиться этому пожару и в то же время сохранить людей, не допустить их погибели. Сначала – разведка. Поступили так: капитан Владимир Чухарев рванул к четвёртому блоку с дежурным караулом – 22 человека на четырёх машинах, самостоятельно приступил к разведке. Остальные – следом, на БТР.
Уже на крыльце Максимчук оглядел офицеров, сказал:
– Товарищи офицеры, кто со мной, садитесь.
Капитан Александр Гудков был первым среди офицеров-добровольцев. Тотчас в бронетранспортёре осталось свободным лишь место рядом с водителем. Помчались в кромешную тьму. Владимир Михайлович Максимчук уже двадцать лет тушил полыхающие нефтебазы и скважины, электростанции, заводы, высотные дома и даже – метро. За это время всякое случалось, но в такой ситуации оказался впервые. Ночь, тьма, расстояние всего ничего, несколько минут езды, доехали быстро. По дороге чего только в голову не приходило... Приехали в 2 часа 30 минут. Проследовали к административному корпусу.
НИКТО НИГДЕ НЕ ВСТРЕЧАЛ.
…А капитан Чухарев и его люди уже были на месте поиска. Машина въехала в транспортный коридор третьего блока. Ширина коридора 50 метров, можно свободно ехать на машине. Сюда же будет заезжать остальная техника во время тушения пожара. Другая машина, гидрант, осталась на месте.
Света в коридоре не было. Никого из персонала нигде не было видно, всех словно ветром сдуло. Кроме пожарных решать судьбу станции было некому. Владимир Чухарев самостоятельно решает со своей стороны провести разведку. Боязно… Надо идти – затем и спешили. В любом случае эта поездка могла оказаться последней для всех. Сам Чухарев был в респираторе, а многие бойцы – с открытыми лицами. Чухарев и его люди прошли коридор, поднялись вверх по лестнице, попали в помещение.
ИХ ВСТРЕТИЛА НЕИЗВЕСТНОСТЬ И ТЕМНОТА.
Страшно – как никогда в жизни.
Капитан Чухарев, не снимая респиратора, стал кричать:
– Давай помощь!
Кричал в воздух и в никуда, чтобы там, «наверху», знали об их местонахождении; кричал так, что потом два дня вообще не мог говорить, только шёпотом. Никто не отвечал. Темно и дымно. Здесь искали очаг, и искали довольно долго, но не нашли. Потом попали в другое помещение, видят – пламя! Люди были в шоке, про первых погибших 26 апреля никто не забыл. Сказали:
– Капитан, если ты пойдёшь, то мы с тобой пойдём тоже.
Капитан не струсил, пошёл, и люди пошли за ним.
В то же самое время прибывший к месту пожара Владимир Максимчук решил, что нужно идти в разведку в двух направлениях. Сам с одним звеном пошёл со стороны машинного зала и деаэраторной этажерки, соединяющей реакторные отделения с машинным залом, а капитан Гудков с другим звеном – по транспортному коридору реакторного отделения.
Где и что там загорелось? Отсутствие данных об обстановке на станции требовало проводить разведку пожара чрезвычайно быстро. Максимчук был на очень опасном участке поиска Максимчук был на очень опасном участке поиска. Его ничто не было в состоянии остановить: ни высокая радиация, ни зашкаливание приборов, ни серьёзная рана на ноге. Из средств защиты, как и у всех других, ничего не было, кроме респиратора «Лепесток». При всём этом главное – отношение к людям, стремление сберечь их жизни, то есть проявление высочайшего профессионализма и человеколюбия.
Это была разведка, по сути равная подвигу, и тысячи пожарных страны признали это впоследствии.
Деаэраторная этажерка – самый вероятный путь распространения пожара, зона, насыщенная сложным оборудованием: кабели, полуэтажи, управляющий комплекс технических средств, блочные щиты управления. Большинство этого оборудования находилось под напряжением, потому что третий и четвёртый блоки АЭС имеют по проекту общие кабельные трассы. Очень важно было получить достоверную информацию о наличии напряжения, а это – только ориентируясь на месте. Принятие соответствующих решений было тесно связано с этим вопросом...
Ту же самую проблему решал, со своей стороны, капитан Чухарев, который, обнаружив горение кабелей, не смог приступить к их тушению без надёжного заземления водяных стволов. Узнать, как там у него, не представлялось возможным: рации не совмещались из-за воздействия высоких доз радиации, и связи не было.
Звенья Максимчука и Гудкова тем временем выполняли свои задачи. С Чухаревым связи не было. А капитан Чухарев – тот почти отчаялся, сомневаясь в правильности своих действий. И тут… Из коридора третьего блока показалась знакомая фигура… Неужели… Владимир Михайлович, да он-то сюда – зачем? Чухарев опешил, просто глазам своим не поверил, что подполковник Максимчук сам пойдёт в разведку:
– Владимир Михайлович, что вы тут делаете? Здесь же смертельно опасно!
Максимчук отвечал тихо, переходя на хриплый шёпот:
– Сынок, разве ты не понимаешь, что я должен быть здесь...
…Капитан Гудков появился несколькими минутами позже. Максимчук с офицерами добирался к месту пожара в течение 30–35 минут, Чухарев – примерно столько же, правда, выехал раньше. Когда Максимчук, Гудков и Чухарев встретились, все уже находились в радиационном котле более часа и рентгенов успели за это время нахватать – сотни.
Картина пожара была почти ясна. В помещении, в коробе под потолком, горел кабель открытым огнём: то ли замыкание, то ли кто-то поджёг, то ли сверху попали выбросы топлива… Пожарные тут же приняли меры, чтобы разбить металлические короба и ввести туда водяные стволы на тушение. Что дальше? Решили: Максимчук с Гудковым и их звеньями продолжат поиск других очагов, а Чухарев задерживается здесь на некоторое время – завершить свой участок работ. Чухарев остался – как на передовой линии фронта…
Капитан Гудков вспоминал потом: все три звена разведки оказались примерно в одинаковом положении. Никаких толковых, эффективных средств защиты от радиации ни у кого из них не было. Да и где их взять? Подробности остались в памяти навсегда… Лейтенант-дозиметрист Владимир Романюк шёл следом за Гудковым и постоянно предупреждал: «Бегом, скорее, зашкаливает». Радиоактивное излучение было страшной силы, волосы на голове и по всему телу – на ногах, под мышками и т. д. – вставали дыбом – в прямом смысле. Как кто-то говорил – побрейте, мол, голову, и нечего будет отвлекаться на лишние переживания! Радиация действовала всё сильнее, от едкого густого дыма с запахом хлора спирало дыхание, но назад дороги не было. Аварийное освещение отсутствовало. Слабость одолевала. Останавливались наручные электронные часы, радиостанции вообще перестали работать, пожарные фонари погасли. Полная неизвестность. Излучение зловеще давило на все клетки организма, валило с ног…
...Максимчук шёл осторожно. Неизвестность угнетала. Время теряло счёт. Ногам преграждали путь всё чаще попадающиеся чёрные и серые обломки; спотыкался на каждом шагу, пока не увидел, что дальше идти некуда. Впереди – развалины четвёртого реактора. Нет, не сюда! Вернулся. Силы убывали стремительно. Может, впору было и отчаяться, но в ту же минуту образовался просвет: с другой стороны зала навстречу бежал Александр Сергеевич Гудков. Встретились – и уже легче. Вместе пошли по помещениям обстройки реакторного отделения реакторов третьего и четвёртого блоков. Передвигаться на всех этапах приходилось в условиях сильного задымления, в отсутствие всякого освещения на лестничных клетках и в коридорах. Где же дверь? Вскоре обнаружили дверь, ведущую к цели – в тот самый зал, помещение 402!
И почти забыв о себе, о ноге, о всякой боли, Владимир Михайлович быстро поднялся по лестницам вверх – один пролёт, второй, третий... Александр Сергеевич – рядом. Преодолевая трудности по сантиметрам, побеждая в себе страх, искали очаг пожара. Стали подниматься на каждую отметку выше по лестнице. Дозиметрист периодически кричал «…Товарищ подполковник, приборы зашкаливают». Но прервать разведку нельзя! Максимчук и Гудков, ориентируясь по дыму, наконец достигли 9-й и 12-й отметки, это примерно 3–5-й этаж жилого здания, где и обнаружили очаг пожара. На отметке плюс 12 в помещениях 402/3 под потолком через всё помещение протянулся раскалённый до фиолетового свечения металлический кабельный короб, в нём и бушевал огонь! Приступили к тушению… А кабельные короба разветвлялись по всем блокам станции. Главное – не дать уйти огню по оболочке и изоляции кабелей в другие помещения. Скорость распространения огня была высокой, и надо выяснить, нет ли других очагов горения.
Оказалось, есть – значит, надо их тушить.
…Вопрос с отключением напряжения, конечно, был очень важен. После аварии неповреждённые 1-й, 2-й и 3-й реакторы находились в заглушённом состоянии, но ядерное топливо из них выгружено не было. Поэтому контрольные функции и функции собственных нужд оставались. Насосы охлаждения работали непрестанно, и их остановка грозила серьёзной аварией. Владимир Михайлович понимал, что, отключив полностью напряжение, можно было утратить контроль над реактором третьего энергоблока. Понимал также и то, что огромные площади покрытия машинного зала состоят из пенополистирола – опасного горючего материала. Кругом разлиты тонны масла – только спичку поднеси…
Пока что были одни вопросы, и ответов на них не было.
А рядом – близко – Чухарев с людьми. Как они?
Приборы шкалят, надо срочно выходить. Посовещавшись коротко с Гудковым, Максимчук решил приступить к выводу людей. Логически следовало: придётся избрать какую-то другую тактику. В течение короткого времени Максимчук и Гудков своих людей вывели. Свою группу капитан Чухарев вывел немного позже, хотя с БТР по громкоговорителю уже несколько раз был передан такой приказ. А Чухарев ни в какую, надо, мол, тушить – и точка! Время летело быстро, и до конца всё довести не удалось. Прозвучало ещё раз:
– Товарищ Чухарев, срочно выводите людей!
Нет, нельзя уходить, а кто же потушит? Передали снова:
– Чухарев, срочно выводите людей, если вы этого не сделаете…
Капитан Чухарев кратко, но сильно послал всех подальше, хотя его уже качало и тошнило немилосердно. Ведь дело всё ещё не сделано; понимал, что, пока бойцы ещё не потеряли силы, нужно давить и давить огонь. Повернуться и уйти – нельзя.
– Капитан, ты что, не понял, выходи, тебе говорят, мы тут формируем «пятёрки», выводи людей! Максимчук приказал, слышишь?!
…А формирование «пятёрок», групп из пяти человек, и стало одним из ключевых решений Владимира Максимчука в качестве элемента новой схемы тушения пожара.
Капитан Чухарев, дорогой мой капитан, всё слышал, конечно слышал... Выручал Максимчука по большому счёту, все жилы свои вытянул – сделал всё, что мог – большую часть колоссальной работы. Трудно представить, как всё это выдержали Чухарев и его люди, как там они были и тушили; мало того – как потом тушили снова, уже в составе «пятёрок»!
Наконец-то и капитан Чухарев выводит людей, успешно справившись с обнаруженными очагами пожара.
В ходе разведки убедились, что весь водопровод разрушен. Максимчук даёт команду установить насосную станцию на реке Припять, проложить магистральную линию в 1,5 километра диаметром 150 миллиметров до транспортного коридора четвёртого блока, а оттуда – местные линии. В транспортном коридоре приказывает установить пожарную автоцистерну, что явилось одним из решающих условий обеспечения пожара водой, а затем и пеной.
Так и сделали. Установили насосы, проложили рукава и организовали подачу воды к месту пожара. Но как тушить в условиях дикой радиации, когда приборы зашкаливало? Да ещё из-за дыма и темноты ничего почти не видно… От административного корпуса до станции – 1,5 километра.
Как пожар ликвидировать и людей не погубить?
Все руководящие инстанции, а тем более Главные и Главнейшие «распорядители канцелярии перемещений», да и вообще распорядители любого рода, были слишком далеко, инструкции и уставы не предполагали такого извержения радиационного огня, а решать нужно было срочно на месте. Дело осложнялось тем, что в Боевом уставе пожарной охраны МВД СССР не было указаний к действию оперативных подразделений по тушению пожаров на атомных объектах, и это – тот самый большой прокол, что стал причиной гибели 28 человек на пожаре на ЧАЭС 26 апреля 1986 года.
Они оказались первыми, кто столкнулись с этим, – отсюда и вся их беда. И даже если не тот прокол… Доказано, что пожар 26 апреля был совершенно другим, и против этого – намного проще в принятии решений по его тушению: целесообразность некоторых оперативных действий апрельских пожарных остаётся под большим вопросом. А тут…
Так, как действовали пожарные 26 апреля, теперь – просто невозможно, и Максимчуку это было ясно гораздо лучше, чем другим. Он отвечал за людей, и об этой ответственности не забывал ни на минуту, поэтому ему приходилось непроизвольно корректировать Боевой устав по ходу дела, и в этом – его героическое новаторство, то самое, за которое потом и расплатится – по всем статьям!
Ещё в ходе разведки все его мысли сосредоточились на одном: максимально сберечь людей и как можно быстрее ликвидировать пожар. В мировой практике пожаротушения таких разведок ещё не встречалось, аналогов ей не было. Да и таких ситуаций прежде тоже не было. Владимир Михайлович никогда в жизни не забывал той «радиационной» разведки, того, как шёл по кабельному туннелю, как принимал решение, подобных которому пожарные ещё не знали, как принципиально решил вопрос о тушении: тушить только короткими сменами, только в максимально щадящем режиме работы.
Когда вышли к административному корпусу, где радиация была значительно меньше, собрался весь штаб в полном составе. Владимир Чухарев, Василий Ткаченко, Владимир Максимчук и Александр Гудков, другие члены штаба хорошо понимали, что наступает очень важный момент, от которого зависит дальнейший ход событий. Александр Сергеевич Гудков вспоминает, как пожарные реагировали на происходящее. Уже больше часа было проведено в зоне с высокими уровнями радиации, а нужно идти снова, пусть и другим людям.
Боязно… Все, затаив дыхание, ждали ответа, ситуация казалась почти неразрешимой.
Ну, что же прикажет Максимчук?
А на Максимчука давили из-за барьера-укрытия чиновники-руководители-распорядители. Они приказывали настойчиво: массу людей бросить в пекло пожара в соответствии с Боевым уставом, так как при тушении пожаров силы нужно только наращивать. Возможно, когда пожар обычный или знакомый по очертаниям.
Но не этот. Таких ещё не бывало. Начальники обещали, что если Максимчук проявит личную инициативу, отступит от стандартных инструкций, ждёт его – в лучшем случае – тюремная камера. А уж погоны, звание, должность, партбилет – это отнимут сразу, и дальше...
Вот так нужно заплатить за человечность.
Но Владимир Максимчук выдержал напор – зная всё, что ему грозит, не сдался сам и людей своих не сдал.
Приказ Максимчука был такой: «Оставить технику на месте, а боевым расчётам отступить к административному корпусу станции!» Здесь радиация меньше, здесь и будут находиться все силы пожарных. Далее – приказал организовать тушение пожара поочерёдными сменами по пять человек в каждой. Поскольку количество бойцов было ограничено, и большинство из них были новобранцами, каждую боевую «пятёрку» должен возглавлять офицер. Время работы каждой смены – не более десяти минут, чтобы люди не переоблучились. Тут же, опасаясь развития пожара, вызвал все пожарные резервы из Иванково и Киева. Но где они?
Максимчук установил такой порядок следования личного состава к пожару: расстояние от административного корпуса до станции – преодолевать на БТР, чтобы облучение было как можно меньше. А далее, от БТР до пожара, точнее, до транспортного коридора четвёртого блока, – по рукавным линиям, чтобы в темноте не сбиться с маршрута и исключить несчастные случаи. Водяные стволы нужно надёжно закрепить и заземлить на месте пожара; подача воды не должна прекращаться ни на секунду.
– Всем ли всё понятно? – строго переспросил Владимир Михайлович.
Да, все поняли. Но кто пойдёт в первой «пятёрке»?
Кто подаст пример остальным?
– Что будем делать? – и Максимчук посмотрел на Гудкова.
– Понимаю… – Александр Сергеевич, ещё не успевший прийти в себя после разведки, подумал немного. – Я пойду, только целесообразно, чтобы в группе были надёжные офицеры, на которых можно положиться. Нужно взять с собой опытного водителя, который быстро, без лишней суеты, как только будем на месте, подал бы вовремя воду на тушение пожара.
…Первая смена под командованием капитана Гудкова отработала удачно. Следующие «пятёрки» уже шли в огонь более уверенно, поверив в свои силы, надеясь на удачу. Капитану Гудкову ещё дважды пришлось идти в составе «пятёрки», он уже дорогу к месту знал, а другие – когда ещё нашли бы! Здесь хочется особенно подчеркнуть, что пожарные, ликвидировавшие этот пожар, хорошо знали, на что шли, – действовали осознанно. Резервисты пошли за ними. Вот за что все они – герои. Никто не забыл о своих предшественниках, погибших от пожара 26 апреля 1986 года и похороненных в Москве на Митинском кладбище…
После нескольких смен Максимчука затребовали в штаб Гражданской обороны, только что созданный из представителей ГО, сотрудников станции, энергетиков и эксплуатационников. Там только-только проснулись и включили свои функции контроля. Максимчук направил туда Гудкова. Штаб ГО расположен под административно-бытовым корпусом АЭС, в довольно безопасном месте и в «чистом» помещении, поэтому когда Александр Гудков пришёл туда в грязной робе доложить обстановку, на него покосились: зачем пришёл сюда, минуя санпропускник? Эх, ребята, о том ли вы печётесь – теперь? И где тут разбираться в деталях, когда… Гудков доложил обстановку – реакцию получил негативную. Вернулся и сообщил обо всём Владимиру Михайловичу.
Воистину, когда горит, это касается только пожарных.
Дальше – продолжили начатое дело. А из больших начальников пожаром так никто и не поинтересовался… Давить сверху могут, а помогать – нет.
Так никто из них близко и не появился.
Непредвиденных и острых моментов было несколько. Ситуация оставалась сложной и тяжёлой.
Везде находился пластикат, продвигаться было скользко. Монтажные люки и технические проёмы после взрыва 26 апреля оказались открытыми и представляли особую опасность в условиях плохой видимости. Две-три смены прошли нормально, минут по пятнадцать, а третья – затянулась, людей нет и нет. Оказалось, Александр из Харькова упал в люк, так его минут тридцать оттуда доставали; молодцы, не бросили. Максимчук чуть с ума не сошёл, пока они не вышли... Хорошо, что обошлось! Но появилось новое опасение, не меньше всех остальных: вдруг не хватит людей для поочередного тушения пожара, вдруг тушение затянется, как тогда? Сумеют ли обойтись?
Ведь помощи нет и нет. Вот тут и не обошлось: через 8–9 часов такой работы наступил критический момент, когда формировать «пятёрки» нужно было из тех, кто своё уже отработал, свою дозу получил. Люди выдохлись, теряли силы, тушение затягивалось, новых людей взять негде. Не так-то много оказалось добровольцев, у которых кроме чувства совести и долга ещё оставались силы. На Максимчука страшно смотреть: и пожар бросить на произвол судьбы нельзя, и людей посылать на погибель не имел права.
Капитаны Гудков, Матросов, Чухарев первыми выступили вперёд... Очень нелегко давался такой героизм. Всё происходило в огромном напряжении. Случались ошибки и промашки, случались и недоразумения. Это остро сказывалось на самочувствии людей. К концу тушения пожарные просто валились с ног, были очень утомлены, многие находились в стрессовом состоянии.
***
За период тушения Владимир Михайлович сам ещё трижды ходил на станцию к месту пожара – опасался, чтобы пожар не перешёл в реакторное отделение. На ногу уже не мог наступать. Ни одного человека из виду не упустил. После работы в зоне радиации всех направлял на санитарную обработку, а затем к врачам. За всем этим следил сам – дотошно. В процессе тушения пожара у самого Владимира Михайловича отказал голос – лучевой ожог дыхательных путей. По мере того как тушение пожара разворачивалось в полной мере, силы иссякали. Через 12 часов после прибытия к месту пожара он просто не выдержал, едва не потерял сознание – требовалась экстренная медицинская помощь. Уже теряя остатки сил, лично произвёл расчёт всех параметров пенной атаки с таким прицелом, чтобы избежать повторного загорания, не дать вспыхнуть пожару или «проснуться огню» в кабельных туннелях и помещениях. К машине несли на носилках – сильно тошнило, почти рвало, ходить и говорить громко уже не мог. Так под капельницей и довезли до Киева, до госпиталя МВД.
Пожарные, уже в его отсутствие, сумели всё довести до конца. Соседние с помещением 402 помещения 401 и 403, откуда валил густой дым, были обследованы, вскрыты и уничтожены очаги возгорания, в том числе и произведена пенная атака во всех трёх помещениях. В 2 часа 11 минут поступило первое сообщение о пожаре, а в 14 часов 30 минут основные работы по ликвидации были завершены.
В итоге – цель достигнута.
***
То, что вообще удалось потушить этот пожар, было большой удачей. Всё могло бы быть и гораздо хуже. Что касается оценки действий Максимчука: от руководства пожаротушения зависит очень многое, в данном случае от действий Владимира Михайловича зависело всё. В этом случае личность Максимчука никакой другой фигурой заменить было невозможно, просто нелепо… Да всем просто повезло, что он со своей больной ногой не скрылся за стенами полевого госпиталя, что ещё не вышел срок его командировки, что вообще оказался здесь в такой «крутой» период.
Конечно, и до этого 22 мая 1986 года рисковать жизнью ему приходилось не однажды, но до такой степени, наверное, ни разу!
Максимчук, по государственному счёту, спас в той ситуации не только своих непосредственных начальников, но и десятки руководителей штабов и комиссий. Он и раньше не раз выручал многих из них, а уж в Чернобыле-то – выручил всех сразу… Получи тот пожар развитие – худо бы пришлось большому начальству, не удалось бы им совершить свой индивидуальный «подвиг в Чернобыле». Как бы они отчитывались не только друг перед другом, а «наверху», перед высшим руководством страны – в этом случае?
Вот именно… Владимир Михайлович выручил тогда всех, кроме себя. А вслед за этим… Нет, меркантильные мотивы чиновников перешибли совесть и долг, и не только в отношении к Максимчуку. Но уж так устроен Максимчук: его нравственные нормы неизмеримо выше, чем те юридические нормы и профессиональные установки, на основании которых ему приходилось действовать, – вот в чём его настоящий, неподдельный героизм. Будь на его месте кто-то другой, всё грозило обернуться своей диаметральной противоположностью. Это отрицать невозможно.
В эту ночь в подчинении у Владимира Михайловича было 318 человек и 60 единиц пожарной техники. Исходя из ситуации, можно сказать, что все работы по тушению пожара проходили достаточно чётко и организованно. Все люди остались живы. Некоторых пожарных потом наградили на местах, по-тихому, без торжественных маршей и фанфар.
Слава Богу, пожар потушили с наименьшими потерями, предотвратив большее несчастье – огонь не побежал по кабелям в третий блок.
Имена пожарных, работавших на пожаре той ночью с 22 на 23 мая 1986 года на Чернобыльской АЭС, которые удалось узнать:
Максимчук Владимир Михайлович
Чухарев Владимир Васильевич
Гудков Александр Сергеевич
Ткаченко Василий Степанович
Матросов Владимир Евстафиевич
Богатыренко Станислав Борисович
Осипов Владимир Александрович
Романюк Владимир Яковлевич
Коваленко Фёдор Фёдорович
Гребенюк Николай Николаевич
Поздняков Николай Иванович
Скидан Николай Иванович
Пономаренко Николай Иванович
Бервицкий Юрий Александрович
Мурзин Александр Зиновьевич
Щербань Леонид Михайлович
Проценко Игорь Иванович
Навроцкий Виктор Иванович
Новосельцев Николай Григорьевич
Вересоцкий Григорий Григорьевич
Мироненко О.П.
Лебедев С.П.
Митько В.С.
Ширим В.С.
Скляр М.И.
Мурзин О.З.
Голота В.М.
Гиркун М.А.
Вербицкий О.З.
Трофименко С.Ф.
Бартчак О.О.
Зимовченко В.М.
Товстенко О С.
Король Василий
Крыса Иван
Собченк
Шереметьев
Более трёхсот пожарных подчинились решению, принятому начальником пожаротушения Владимиром Михайловичем Максимчуком. После этого пожара слава и авторитет личности Максимчука среди пожарных возросли настолько, что их по аналогии вообще трудно с чем-то сравнивать. Он сам и раньше относился к числу редких руководителей, которые по-отечески опекали своих подчинённых и никогда не подвергали их необоснованному риску.
В данном чернобыльском случае люди поверили в имя человека, который прежде себя никогда ничем не запятнал и теперь именем своим – стал щитом их именам. В условиях высокой радиации, при сложностях планировки помещений и кабельных трасс, неисправности противопожарного водопровода и при отсутствии освещения люди совершили подвиг – сумели ликвидировать пожар за возможно краткий срок. В ту майскую ночь эти люди увековечили свои имена в памяти спасённого ими человечества. А дальше… Это имена, бывает, задерживаются на этом свете долго, а люди – увы! Укоротить себе жизнь ничего не стоит. Тогда никто не погиб, но в госпиталь сразу же были доставлены многие, примерно каждый восьмой.
С течением времени в медицинской поддержке так или иначе нуждались все. На больничную койку, под капельницу, с тяжёлыми ожогами верхних дыхательных путей и лучевыми ожогами ноги сразу же попал и Максимчук, твёрдо убеждённый лишь в одном: решение этой ночью он принял единственно правильное. А киевские врачи оценили его здоровье как неизбежное приближение к смерти, если не через год, так максимум через пять лет. Да нет, сумел прожить ровно восемь лет – день в день – после пожара. И все восемь лет: госпитали, больницы, врачи, операции, работа, пожары, командировки…
Смерть не меньше, чем жизнь, отбирает и запоминает значительные и стоящие имена. До настоящего времени дожили очень немногие из трёхсот восемнадцати…
***
Комиссия в составе из двенадцати человек подписала «Акт расследования загорания кабелей на четвёртом энергоблоке Чернобыльской АЭС 23 мая 1986 года» 26 мая 1986 года. Участников тушения пожара практически уже не было на месте: всех увезли – кого куда, некоторых – в тяжёлом состоянии, а смену передали вновь прибывшим 24 мая. Руководить противопожарной службой в Чернобыле стал заместитель начальника Главного управления пожарной охраны МВД СССР полковник Юрий Николаевич Трифонов, а помогал ему заместитель начальника отдела Управления пожарной охраны МВД УССР подполковник Владимир Васильевич Мусийчук. Оба приехали на ЧАЭС только после тушения пожара, они же и вошли в состав комиссии – два представителя от пожарной охраны. Заместитель министра энергетики и электрификации СССР Н.А. Лопатин утвердил акт в тот же день.
В «Акте расследования» – тринадцать пунктов, четырнадцатый – приложения. Слово «пожар» в документе вообще отсутствует. Когда читаешь этот акт и сопоставляешь его с рассказами участников тушения пожара, получается – наполовину – принципиальное разночтение по очерёдности и порядку действий, по фактическим данным, по времени и объёмам тушения пожара, по поступкам людей. Акт составлен, видимо, по форме, принятой у эксплуатационников, хотя в составлении акта о пожаре должны непременно участвовать руководители пожаротушения и Госпожнадзора, должно быть полное описание пожара и действий пожарных, описание места пожара. Не лишними бы оказались и объяснения, написанные участниками пожара.
Тут же – лишь лёгкая, поверхностная интерпретация происшедшего. В акте ничтожно мало отражены действия пожарных, совершенно не освещены те вопросы, которые приходилось решать пожарным в тех тяжелейших, критических условиях, в которых они оказались. Кроме этого, абсолютно опущена роль Максимчука как руководителя пожаротушения, особенно в части применения новой тактики по тушению, которая исключила гибель личного состава.
Конечно, члены комиссии изначально не могли быть в курсе происшедшего, но разве они не понимали, что означает поставить свою подпись под таким документом? И что же: разобраться в этом деле не сумели или не смогли? Как же всё удачно сложилось – для составления самой скромной версии происшедшего! Но всё-таки: как теперь подписывать такой документ специалистам и официальным лицам?
Все специалисты и официальные лица подписали.
…Жаль, дела своих коллег они оценивали по собственной шкале временных ценностей. Так было надо тогда – так приказали драконьи чада… Они прекрасно понимали, что перспективы гласности не будет, что чем меньше опасного выйдет наружу, тем спокойнее начальству.
Присутствуй при этом Максимчук, он бы такого не допустил ни за что. Невозможно представить, что этот документ официально взят в основу исторической справки, да ведь другого-то нет. Максимчук всё максимально учёл и оказался прав.
В акте об этом нет ни одного слова!
В акте – всё просто и обыденно, как если бы загорелся мусорный бачок во дворе общежития ткацкой фабрики.
В акте – как в описании историй со счастливым концом.
И это – преступление не только против совести, если она есть, но и против… всего остального.
Но главнее главного вот что. Чиновники-руководители-распорядители ни за что не дадут даже одной капельке правды просочиться даже в комментарии к этому документу. И в изложение описания этого пожара ведомственными СМИ – тоже. Они же обещали Максимчуку за своеволие – в лучшем случае – тюремную камеру, разжалование, лишение всех наград и званий. Действительно, ничего сверхординарного не произошло. Случайный эпизод – не больше.
Наверное, хорошо, что вообще был составлен этот акт как свидетельство о том, что пусть и загорание, а не пожар на четвёртом энергоблоке Чернобыльской АЭС 23 мая 1986 года – но было – в самом деле, а не выдумано сказочниками. Этот исторический акт – хотя бы единственное документальное и своевременное подтверждение тех событий, того подвига. Ведь про пожар предписывалось прочно забыть, а не запомнить – была такая установка, и будет десятки лет вперёд.
Ничтожные биороботы!
Акт составили, подписали и спрятали «под сукно» – даже в таком виде. Пусть лежит. События прошли, а люди остались, правда, далеко не все в живых. Только кто и когда думал о людях, об их судьбах? Комиссия сделала своё дело, и, наверное, каждый из членов той комиссии подписал и себе – соответствующую путёвку в будущее. Думаю, каждый из них оказался в ближайшее время с тем результатом, который подразумевался уже тогда, 26 мая 1986 года.
И ещё. Важное.
Ликвидаторы майского периода 1986 года рассказывают: по всей территории аварийной Чернобыльской зоны прошли слухи, что ночью с 22 на 23 мая на четвёртом энергоблоке получился то ли какой-то опасный выброс, то ли что-то аварийное произошло. Такие сообщения проскальзывали в эфире, но официальных разъяснений не было. В этот день на станцию никого не пускали. Многие ликвидационные работы в ближайшие дни были отменены или приостановлены. Все приборы, однако, показывали: опасно, зашкаливает!
Что и где конкретно произошло, никому не сообщалось и далее, сведения были секретными. Потому и пожар 23 мая 1986 года на ЧАЭС ещё долго будут топить, глушить, вычищать из истории ликвидации Чернобыльской катастрофы. Они, те пожарные, что же, и в самом деле – герои? А почему тогда, сразу же, этого открыто не признали? Секретность… Руководство СССР и союзных республик незамедлительно засекретило многие обстоятельства этой катастрофы. Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв посчитал принципиально, что вполне хватит и одного пожара на Чернобыльской АЭС, то есть 26 апреля 1986 года, что погибших может быть только 31 человек, а пострадавших от лучевой болезни – 134 человека.
И незачем преувеличивать, нечего будоражить мировое сообщество, напуганное пожаром 26 апреля! Весь мир вздрогнул от угрозы, исходящей от СССР, а тут – новые факты? Нет, такие факты никого не устраивают.
И ещё долгое время никому не будет нужно, чтобы о пожаре на Чернобыльской атомной станции в ночь с 22 на 23 мая 1986 года стало известно широкому – и даже – узкому кругу людей, интересующихся эксклюзивными новостями, и более того – даже специалистам. Даже наоборот, все усилия были приложены к тому, чтобы как можно меньше об этом стало известно, хотя слова «гласность» и «перестройка» были уже тогда в моде. Да, кое-что – дозированно – стало доступным гласности, а что-то – нет, никогда, ни за что.
Нет пожара – нет подвига – нет наград.
Отдыхайте дома. Подписка – тайну не выдавать!
Ну, такое было время... Или такие были люди?
А теперь-то героев из них «делать» поздно, ведь столько воды утекло. Однако ничего нет для людей важнее, чем воздать славу и почести истинным героям, как бы давно их подвиг ни был совершён.
Нельзя не отметить, что немалая часть из крупных и серьёзных пожаров, тушением которых руководил Владимир Максимчук, были секретными или полусекретными. Вместе с ним работали, не сходя с места, сотни и тысячи пожарных. Для этих людей слово «секретность» стало ловушкой, капканом, оказавшись в котором, сразу же становишься беспомощным винтиком в механизме захоронения своих же ратных дел и подвигов. Мыслимо ли такое? Да, вполне.
Тем и доселе живы иные наши ведомства.
Они из своей – соответствующей данным обстоятельствам выгоды – единолично решают, какой случай следует отмечать наградами, какой – заклеймить порицаниями, какой – похоронить заживо, и часто вместе с людьми. Воистину – живым героям не сносить то ли головы, то ли мундира.
Лучшие герои – мёртвые герои.
Максимчук Владимир Михайлович. Маршрутный лист пребывания в зоне Чернобыльской АЭС
13 мая 1986 года
Прибыл в Чернобыль. Возглавил пожарную службу, дислоцированную в здании пожарной части. (С 13 по 23 мая находился в зоне.)
14 мая 1986 года
Ознакомился с обстановкой по документам. Во второй половине дня выехал на АЭС для уточнения конкретных обстоятельств несения службы и мест выполнения работ личным составом пожарной охраны. На всё это ушло 3–4–5 часов. Находился в районе насосной станции прудов охладителей, в здании Административного корпуса БЩУ-1. Возвращаясь в часть, заехал в город Припять (ранее в этом городе не был). С учётом ознакомления обстановки там внёс необходимые корректировки в организации службы.
15 мая 1986 года
В первой половине дня занимался решением вопросов бытового устройства личного состава в Чернобыле и боевого резерва, сил и средств пожарной охраны в Иванково. Во второй половине дня вместе с учёными и специалистами изучали возможности, пути и способы подачи в реактор № 4 измельчённого каучука (такое решение было принято правительственной комиссией во главе с Силаевым И.С.), для чего выезжал на АЭС, где находился в пределах двух часов. После предварительной попытки сбрасывания каучука с вертолёта все убедились в бесполезности этой затеи (резко увеличился радиационный фон из-за продуктов сгорания каучука). Где-то около 22-х часов был в штабе комиссии для доклада. На всю операцию потребовалось 5–6 часов. Во время её проведения с группой специалистов находился в различных местах вокруг территории АЭС (вертолётные площадки, место загрузки каучука) и на самой территории станции.
16 мая 1986 года
С группой работников пожарной охраны обследовали машзал АЭС. Находились в районе 1-го, 2-го и 3-го блоков в течение 50–60 минут (1 часа). Изучались возможности проведения дезактивации личным составом Черниговского батальона цементного завода и крыши зала. В общей сложности находился в зоне АЭС в пределах 3–4 часов (точно не могу вспомнить). С учётом складывающейся обстановки, после доклада на правительственной комиссии были приняты решения о способах выполнения работ. Во второй половине дня в посёлке Ораное встретился с личным составом Черниговского батальона и довёл до него постановку задач, пути их решения. На заседании правительственной комиссии возник вопрос о необходимости уборки с территории АЭС пожарной техники (23 ед. оставшейся техники после пожара 26 апреля 1986 года).
17 мая 1986 года
В течение 4–5 часов находился на АЭС, где вместе с другими работниками пожарной охраны изучал места расположения пожарной техники, её состояние и намечали пути вывода её с территории станции. Техника находилась вдоль АЭС, большая часть её – со стороны машзала, в том числе 4 единицы непосредственно у разрушенного реактора, 4–5 единиц у водосборников. С учётом обстановки было принято решение вывести всю технику, исключая 4 единицы у реактора № 4.
18 мая 1986 года
С группой людей, назначенных для эвакуации техники с территории станции, прибыл на АЭС. После организации работ было выведено 19 единиц техники – нашим работникам потребовалось на это 8–10 часов. По просьбе главного инженера станции Штейнберга Н.А. внесли изменения в схему откачки и перекачки воды из-под барботёра. Кроме осмотра блоков, вместе с ним осмотрели хранилище жидких отходов, маслоотстойники и пруд-охладитель. На территории станции находились 2,5–3 часа.
19 мая 1986 года
По заданию Велихова Г.П. занимался подготовкой и испытанием спецкостюмов, прибывших из Великобритании. Находился в Чернобыле, на АЭС не выезжал.
20 мая 1986 года
По заданию Рябьева (в то время – первого заместителя министра Минсредмашстроя) вместе со специалистами-химиками и авторами изучали возможность покрытия стройбазы АЭС бардой. На территории АЭС находился 2 часа.
21 мая 1986 года
Находился в Чернобыле, на АЭС не выезжал, так как не мог нормально ходить из-за резких болей в левой ноге. К вечеру этого дня уже не представлялось возможности снять сапоги. Медработники, находившиеся в Чернобыле, диагноз заболевания не установили. Рекомендовали обратиться в Иванково.
22 мая 1986 года
В первой половине дня посетил больницу в Иванково, где было произведено кварцевание ноги и наложена повязка со спиртовым компрессом. К вечеру нога сильно опухла, однако продолжал работать. Провёл совещание с офицерами и рассмотрел с ними возможные варианты действий в случае пожара на АЭС. В последние дни было чувство, что обязательно что-то случится. Видел, как с каждым днём разворачивается фронт работ, а порядка мало… Разошлись по местам отдыха в 01 час 30 минут 23 мая.
23 мая 1986 года
В 02 часа 10 минут дежурный по штабу доложил о получении сообщения с АЭС о пожаре в помещениях 402 и 403. В 02 часа 30 минут с группой офицеров прибыл на станцию. К месту пожара были вызваны силы и средства пожарной охраны… Находился на станции до 14 часов 30 минут. Средств защиты, за исключением респиратора-лепестка, не имел. Обут был в кеды, другая обувь не подходила. По прибытии какое-то время находился в штабе ГО, расположенном под административно-бытовым корпусом АЭС, пытался выяснить обстановку, затем в БЩУ-1.
ОБСТАНОВКОЙ НИКТО НЕ ВЛАДЕЛ.
…Вместе с дозиметристом по коридору диаэраторной этажерки, соединяющей 3-й и 4-й блоки, ушли на разведку пожара. Со стороны транспортного коридора разведку проводил караул. Помещений № 402 и № 403 мы достигли минут через 20–30, так как первоначально не нашли дверь, ведущую из коридора в блок. По этому коридору достигли развалин четвёртого реактора и лишь затем, возвращаясь назад, нашли нужную нам дверь. Обнаружив горение кабелей и разобравшись предварительно в обстановке, провели разведку в помещениях ТУН. Были там минут 30–40. НАХОДЯСЬ В ТУННЕЛЕ, ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ О ТУШЕНИИ ПОЖАРА ЗВЕНЬЯМИ, О ЧЕРЕДОВАНИИ СМЕН, СОСТОЯЩИХ ИЗ ПЯТИ ЧЕЛОВЕК, И О ДОСТАВКЕ ИХ В ТРАНСПОРТНЫЙ КОРИДОР НА БТРах. Принять такое решение мне было не просто, зная Боевой устав пожарной охраны. Но и сегодня, спустя почти пять лет, считаю это решение единственно правильным. Нам удалось не только ликвидировать пожар, но и спасти жизни десяткам пожарных.
…До 6 часов утра я находился в разных местах, периодически – в месте тушения, возле АБК, где сосредотачивались силы, БЩУ-1; сказать точно, где и сколько – не могу. Где-то около 6 часов утра, может быть, и раньше, почувствовал боль в груди – такое состояние, что кто-то насыпал горящих углей. Боль всё усиливалась и продолжалась ещё долго, пока находился в госпиталях. Стало больно говорить, трудно передвигаться (нога!). В 14 часов 30 минут, оставив группу пожарных на АЭС, дал отбой другим силам, уехал со станции – думал, немного отдохну и буду работать дальше, хотя ЗЕМЛЯ УХОДИЛА ИЗ-ПОД НОГ. Но врачи отправили в госпиталь МВД УССР.
…Потом, да и сегодня – понимаю, что тогда произошло… Прошло 5 лет какой-то борьбы, скитаний по клиникам, больницам и госпиталям. Быстро устаю, мало радости, но слава Богу, есть жизнь, вижу близких, есть работа, поэтому… Сравнивая прожитые годы, понимаю, что сегодня лучше, чем вчера… «Вылетели» из жизни 1986–1987 годы, стало лучше в 1990-е. Морально смирился с тем, что нет всего того, что было до мая 1986 года.
Владимир Максимчук, февраль 1991 года
