Людмила Максимчук
ЧЕРНОБЫЛЬСКИЙ СЛОВАРЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
По страницам произведения
РОДСТВО – СВЕРХ
РОДСТВО. Мои родители всегда относились к Владимиру Михайловичу уважительно и внимательно: мама — с теплотой и пониманием его жизненных забот и состояния его здоровья, папа — как к единомышленнику и государственному человеку. После его возвращения из Чернобыля их отношения стали более короткими, доверительными. Мама давала советы и рекомендации как врач. Папа часто беседовал с Володей по телефону, периодически приезжал к нам в Москву из своего Великого Новгорода, чтобы поддерживать зятя. Помню, хорошо помню все его примеры и доводы в пользу выздоровления.
Папочка был оптимистического склада человеком; он всегда видел выход из самых неприятных ситуаций, возникающих у Володи на службе, а также считал разрешимыми все его проблемы со здоровьем. Приводил свои личные примеры и соображения, вселял надежду. Рассказывать о себе подробно Виктор Николаевич не любил. Не самое лучшее время из истории нашего государства выпало на его судьбу, на долю его поколения…
Да как могло быть иначе?
— Володюшка, ты не смотри, что Чернобыль там, или что болеешь долго — в жизни все преодолимо. Чернобыль — как война. А знаешь, как война метет? Как революции человеческую жизнь переворачивают? Как в момент лишаешься опоры и ориентиров? Счастье, что ты жив, что в строю. Человек способен на такое, чего и сам не знает. А ты — сильный, умеешь себя в кулак собрать — молодец. И послабления не давай.
…Папа редко рассказывал о себе, и, скорее, не мне, а именно Владимиру Михайловичу. Сам был родом из Херсонской области, села Зеленое Нижнесерогозского района; 1922 года рождения. В семье росло пятеро детей, он самый младший. Отец, Николай Филимонович Кудинов, был кузнецом. жили неплохо: крепкий дом, усадьба, хозяйство. Дом и усадьба приглянулись колхозному начальству… Время было жестокое, и пришлось семейству расстаться со своим домом, а заодно и с родными краями — навсегда. Потом жили в Москве, Подмосковье; потом — по разным адресам. Николая Филимоновича посадили на десять лет… За что? В точности никто не знает. Мечта Виктора Николаевича об учебе, об образовании не осуществилась. А ведь так любил искусство, театр, музыку, живопись! Тем более вскоре — война. Забрали на курсы лейтенантов, затем тут же — на фронт. Попал на Ленинградский фронт зимой 1942 года.
Никогда не забывал, что он — сын «врага народа»…
Всю жизнь приходилось носить это клеймо. Но духовно не давал себя разрушить — силу сопротивления имел. Как мне запомнилось из его скупых рассказов, на лыжах и со скрипочкой в вещевом мешке совершал военные переходы. На привалах играл на скрипке, читал любимые стихи, подбадривал бойцов. Рассказывал Володе о своем ранении. Рассказывал так. Вот — атака. Вот — артобстрел. Да все далеко не так, как в кино. Вышло бойцов — тысяча человек; светит солнце, в разгаре лето, деревья зелены от листвы. Вдруг — орудия обрушиваются шквалом — все упали, кто где стоял, едва успевая руками голову прикрыть… Лежали столько, сколько стрелял противник. Когда все смолкало, поднимались головы оставшихся в живых — два-три человека из сотни… остальные уже не встанут никогда. Вместо ясного неба висела черная копоть, зеленая трава была вырвана и перемешана с комьями земли. Земля — как пропахана огромными боронами. Деревья обнажились до жалостливого состояния, листва рваными остатками кое-где свешивалась с их ветвей. Похоронная команда спешно копала братскую могилу, землей забрасывала мертвых, санитары подбирали живых… Вместе со всеми Виктора Николаевича закопали в общую братскую могилу после атаки, да кто-то вспомнил, что был у него какой-то важный документ. Срочно раскопали, нашли тот документ в кармашке гимнастерки. Кто-то заметил, что лейтенант дышит, может, еще выживет. Отправили в полевой госпиталь. Вынули несколько пуль и осколков — сквозной прострел шеи, множественное ранение левой голени и бедра, к тому же — обморожение, была зима 1943 года. Лечили долго. Дольше всего не заживала нога. Особенных лекарств и средств не было — не те условия, не те обстоятельства. Началась гангрена, развивалась быстро. Нужно было ампутировать ногу выше колена… Папа отказался наотрез. Сказал, что если это сделают, без ноги он жить не будет. Снова чистили и резали, почти по живому, без наркоза. Врачи и ходячие больные приходили посмотреть на «редкий случай». Медсестры уговаривали соглашаться на радикальные меры — папочка не соглашался.
Переводили из госпиталя в госпиталь, недели и месяцы проходили в борьбе не только за жизнь, а за полноценное существование. Надежд никто не вселял, но сила воли и вера в себя помогли преодолеть тот барьер, за которым была ущербная инвалидность или смерть… Виктор Николаевич выжил, один из немногих бойцов, участвовавших в том сражении. На фронт его больше не послали, а скоро и войне пришел конец. Можно было передохнуть, порадоваться встречей с родными. Со своей будущей женой Ниночкой Заремба, студенткой Первого мединститута, познакомился в Москве, почти через год после Победы. Все военные годы мама работала в госпитале операционной медсестрой и училась; кормила отца и младшего брата, оказавшихся в Москве пред войной, а ее-то мама со старшими детьми оставалась в селе, на Украине… Романтическое знакомство моих родителей — на танцах — одна из лучших страничек истории моей семьи. По распоряжению командования весной 1947 года Кудинов Виктор Николаевич был направлен в Новгородский облвоенкомат. Маме ничего не оставалось, как поехать в Новгород Великий следом, о чем она никогда не жалела, хотя... Долгие предстояли мытарства. Первое время жить им пришлось в полуразрушенном Знаменском монастыре. Да и потом все было не мёд. А среди сослуживцев в военкомате папа встретил только одного своего однополчанина, который сказал, что от всего полка осталось в живых лишь несколько человек, да и то…
Володя внимательно слушал отца, вопросов почти не задавал. Они часто понимали друг друга без слов, оба дорожили таким пониманием. Иногда Володя мне говорил, что если бы у нас с ним вдруг не сложилась жизнь, то ему пришлось бы страдать не только от разрыва со мной, но не меньше — с моими родителями. Ох, как же мне все это было хорошо известно! Листая книгу памяти назад, мысленно посылая стрелу вперед, плачу и утешаюсь одновременно… Могло ли случиться все иначе, например, в судьбе моего отца, моего деда, уж не говоря о судьбе моего мужа? — Было всего лишь то, что было, и пересечение путей и судеб столь сильных людей не могло быть только случайностью. Значит, стоит этому порадоваться, тем более, что вслед за тем чернобыльским маем 1986 года последовали другие важные события и дела, в которых также приходилось участвовать Владимиру Михайловичу. В то же время у него возникали определенные трудности физического и морального плана, что требовало поддержки родных людей, единомышленников, духовных братьев. Точно знаю только одно: папа всегда понимал Володю. Помню начало их знакомства, их оценка друг друга, установление особого сердечного ритуала общения и короткого взаимопонимания — двух близких мне людей, двух разносторонних умельцев, двух офицеров из разных родов служб, примерно одинаково «хрестоматийно» правильных взглядов. Они провели в дружбе и взаимопонимании почти двадцать пять лет. Их духовное родство поддерживало их взаимообразно.
Папочка ненадолго пережил Володю, умер 24 марта 1998 года, а мама недолго оставалась после него – умерла 6 ноября 1999 года… Оба похоронены рядом, на Западном кладбище Великого Новгорода, поблизости от моего семнадцатилетнего племянника Ромочки, сына моего брата, погибшего в один год с Володей. И зачем все – так сразу?
Наверное, что-то общее от них осталось теперь и у меня, а, скорее всего, было изначально.
РОЛЬ 2. Велика ли роль отдельно взятого человека в делах и событиях государственного масштаба? Не всегда, но изредка случается, что и один человек играет такую роль, как, скажем, известный мастер в повести Николая Лескова «Левша». Умирающий герой просит передать царю: «…у англичан ружья кирпичом не чистят. Пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся». Жаль, до царя те слова не дошли…
Владимир Максимчук чем-то похож на героя Лескова – в первоначальном движении, чтобы в отечественной противопожарной службе «ружья кирпичом не чистили». Развивая эту тему дальше, он приходит к созданию в нашей стране эффективной общегосударственной системы безопасности и борьбы с авариями, катастрофами и стихийными бедствиями – отечественной службы экстренного реагирования на чрезвычайные ситуации. Да, и вся служба-то должна быть выстроена по правилу, чтобы «ружья кирпичом не чистили». Многое успел сделать в этом направлении. Но потом… И теперь – в обратном порядке…
Часто думаю: а стоило ли ему вести неравные бои с чиновниками-драконами, распорядителями-драконами, с предателями-дракончиками, с болезнью-смертью, чтобы в конце концов… А может, не всегда они будут «кирпичом чистить-то»?
Может, кто-то из начальствующих глубоко задумается о своей личной роли в повседневной службе, в судьбах тысяч людей, в истории развития пожарной охраны?
– Пожары тушат, конечно. Но как? Какой ценой? Владимир Михайлович Максимчук не то чтобы не допустил такого, а просто «прибил бы всех» за такое тушение. Не тому он учил! – недавно с досадой высказался один высокий руководитель.
– Да я бы и сама их прибила, зная, за что сражался Владимир Михайлович, – отвечала я. – Но что изменится?
– И меня бы тоже… по головке не погладил. Всё понимаю, но сделать ничего не могу… – закончил он.
РУКОВОДСТВО 1. Руководство — руководству — большая разница, и так во всех делах и во все времена. Начальник из Москвы, то есть Максимичук, прибыл в Чернобыль 13 мая 1986 года для руководства сводным отрядом пожарной охраны ЧАЭС. Весь день он провел в правительственной комиссии, принимая дела у Кимстача. Вернулся только к вечеру. В 22 часа провел свое первое совещание, уточнил обстановку, поставил задачи, в частности, организацию круглосуточного дежурства противопожарной службы на самой станции. Максимчука «побаивались» заранее, зная его характер. Побаивались правильно, порядок он навел быстро. Максимчуку все было кровно интересно, до всего было дело. Все подмечал, анализировал, взвешивал. Представлял возможные опасности — ведь серьезные работы по ликвидации по существу не начинались. Каждый день делал обход станции, чего до него не делали предшествующие руководители. Все, что было в его силах, для людей постарался сделать. Что резко изменилось с приездом Максимчука, как выразился Владимир Васильевич Чухарев, «с неба посыпалось»:
— было организовано трехразовое горячее питание; введен дозиметрический контроль в столовой, в каждом помещении появилась минеральная вода;
— была заведена «забытая» мода чистить зубы, все мыть и всем мыться;
— благоустроен быт и отдых, открыта комната психологической разгрузки, привезли два телевизора;
— введен доскональный контроль всех работ и показателей сводного отряда за день, налажена отчетность по карточкам;
— повысился общий уровень бдительности, организованности и расторопности, стали повышенными требования к дисциплине и все повышались;
— поскольку не было, где помыться, а без этого нельзя никак, была «открыта» баня в палатке, что принесло народу много радости; мылись и свои, и «чужие», и гости, заходили даже члены и руководители правительственной комиссии;
— наведен порядок и повысилась четкость работ вообще, на территории палатки — и там дневальный.
Если перечислить то, чем занимался Максимчук по ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС, то ему и того бы хватило вполне, не будь пожара с 22 на 23 мая… По заданию правительственной комиссии выполнял ответственные поручения по выводу станции из того тяжелейшего положения, в котором она оказалась после взрыва 4-го энергоблока 26 апреля 1986года. А именно:
— утвердил схему несения службы и принял меры по повышению боевой готовности дежурных караулов;
— досконально изучил оперативно-техническую характеристику станции и всех ее объектов;
— проверил работу насосной станции и охладителей;
— по распоряжению И.С. Силаева изучил возможности, пути и способы подачи в четвертый реактор измельченного каучука;
— после обследования всех помещений станции определил возможности проведения дезактивации цементного завода и крыши реакторного зала и доложил комиссии способы выполнения данной работы;
— провел работу по очистке территории возле 4-го блока от зараженной техники, внес изменения в схему откачки и перекачки воды из-под барбатера;
— проверил хранилище жидких отходов, маслоотстойники и принял необходимые меры по повышению их пожарной безопасности;
— изучил возможность покрытия стройбазы АЭС бардой, занимался испытанием спецкостюмов, поступивших из Великобритании.
Каждый вечер по итогам дня стали проводиться совещания, где подводились итоги работ за день, обсуждались все частные и общие вопросы, ставились задачи на завтра. На каждом оперативном совещании Владимир Михайлович напоминал об осторожности и бдительности, уточнял план действий на случай пожара, обращал особое внимание на расстановку сил и средств в случае пожара на станции, заранее распределил, кто куда направится — прямо в воду глядел! И вот наступило такое завтра, которое бросило сводный отряд пожарных в новый атомный пожар.
Дракон не дремал…
САМОЛЕТ 1. Лечу в самолете. Немного страшно было, когда взлетали, заранее тревожно, какая будет посадка; в голову лезут какие-то обрывочные сведения о последних авиакатастрофах. Вспоминаю в таких случаях, что о плохом думать не следует: опасные мысли притягивают опасные действия. Понимаю, что все в руках судьбы. А ведь в воздухе, так же как и на земле, так же и под водой, действуют свои особые законы — законы взаимодействия и влияния друг на друга человека и техники. Самолеты плотно начинены приборами с разнополярной энергетикой, они запросто притягивают к себе всплески атмосферных явлений. Мы все, живые и неживые объекты, являемся сопряженными системами: человек — с самолетом, самолет — с Землей, Земля с Космосом, или еще более сложно. Земля далеко, а близко ветры, молнии, шквалы. И зачем такое вспоминать? Страшновато становится. Так что же, на самолетах теперь не летать? В поездах и машинах не ездить? А ведь и с кораблями в морях-океанах тоже аварии случаются! Даже если полностью изолировать себя от общества, никогда никуда не летать, не ездить и по морям не плавать, а построить избушку в глухой тайге, то… То будьте уверены, что все равно от опасностей любого рода при этом не застрахуешься: к примеру — вдруг самолет на крышу упадет? И все равно: если общество сооружает или создает заведомо опасный объект, оно должно быть готово к страшному происшествию, пусть даже и не в первом приближении.
А если вспомнить — в сопряжении нашей жизни с ядерной опасностью — яснее ясного, что атомные станции и ядерные установки — это не самолет. И все же…
Самолет — это очень серьезно…
АВИАКАТАСТРОФА
Мы оторвались от земли,
По расписанию взлетели.
Беду предвидеть не смогли,
Понять – что это? – не успели.
Прошло всего-то полчаса –
Вдруг падаем!.. Гремит гроза,
Ревут моторов голоса,
Приборы яростно мигают.
…Ещё не ждут нас небеса,
Земля – уже не принимает.
Куда ж теперь нам? Меркнет свет…
Судьба нам выдала билет
К последней точке всех маршрутов.
У пассажиров – крыльев нет,
И лётчики – без парашютов.
Двойное красное пятно –
Земли и Солнца – не в ответе
За то, что смертным не дано
Зарю увидеть на рассвете.
Заря взойдёт уже без нас.
Но, может, в следующий раз…
…Когда-то от лица зари
Растаял Сент-Экзюпери…
Август 2001 г., в редакции 2009 г.
САМОСЕЛЫ. Самоселы, бывшие переселенцы из 30-километровой зоны, самовольно возвращались в родные края из-за неудобств и неустройств по новому месту жительства, в основном – старики. Сажали огороды, выращивали скот; о загрязнении местности не знали или знать не хотели — да и то, родина… Некоторые уже давно укоротили свой век, да и много ли того веку? Я не знакома лично ни с одним таким самоселом, но вполне представляю, что они могли бы мне порассказать о тех изменениях в жизни, которые им пришлось перенести в связи с Чернобыльской катастрофой!
САМОУБИЙСТВО. Авария на атомной станции в Чернобыле давно уже унесла, уносит и унесет еще много человеческих жизней, то есть, ускорит приближение их конца. А многие ликвидаторы и высокоответственные специалисты, посетившие Чернобыльские края, совершают над собой насилие — самоубийство.
Мне до сих пор тяжело и горько вспоминать в этой связи фамилию академика Легасова… Бывали такие случаи, когда ликвидаторы кончали свою жизнь самоубийством прямо в самой зоне — почти на глазах у других… По общедоступной статистике самоубийство стоит на одном из первых мест среди причин ухода из жизни ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Ликвидаторы, жестоко пострадавшие и потерявшие здоровье в Чернобыльской мясорубке, отторгаемые политикой общества и бюрократическими инстанциями, а в результате сраженные социально-психологическим стрессом, иногда не видят другого выхода, кроме как преждевременный уход из жизни. Общество не в состоянии создать условия для реабилитации ликвидаторов, также не в состоянии отвечать — хоть в какой-то степени — за трагический исход их жизней. Социологи считают, что в ближайшие 10-15 лет следует ожидать нарастания количества немотивированных убийств и самоубийств, в первую очередь среди молодых людей…
Есть у меня очень близкие примеры.
…Только на один день по воле случая разминулся в Чернобыле 23–24 мая 1986 года с моим мужем, Владимиром Михайловичем Максимчуком, его родственник и коллега, волею судьбы заместитель начальника отдела Управления пожарной охраны МВД Украины Владимир Васильевич Мусийчук. На время его пребывания в зоне пришлось составление того самого «Акта расследования загорания кабелей на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС 23 мая 1986 года», акта о пожаре, случившемся за день до его приезда. Участники ликвидации пожара уехали, и акт был составлен уже без них. Володя Мусийчук, конечно, не однажды перечитывал этот акт; его же и подписал — в конце концов. Представляю, что он при этом думал и чувствовал… Тот третий из-под копирки экземпляр, что Владимир Михайлович показал мне ненароком, бросился мне в глаза знакомой фамилией Мусийчука. Как? — и Володя Мусийчук все знает? Странно… Акт — слабый, реальности факта не отражал, картину обнаружения загорания и развития пожара представлял искаженно…
И неужели Мусийчук все это мог допустить?
В голове моей такое не укладывалось. Не раз мы потом встречались и говорили с Володей Мусийчуком; он периодически приезжал в Москву и по делам, и к сыну, который тогда учился в Высшей школе пожарной охраны. Говорили, вспоминали всякое, обсуждали какие-то второстепенные дела, как и раньше, шутили, больше — на тему жизни вообще. Меньше говорили о Чернобыле… Володя был всегда, сколько мы его знали, оптимистично настроенным, морально и физически здоровым, веселым и жизнерадостным, любил петь, балагурить, импровизировать на разные темы. Но вот только теперь...
Мне давно уже было заметно, что он как-то внутренне изменился — стал замкнутым, печальным. А иногда высказывался и выражался резко, чего ранее себе никогда не позволял. При наших встречах и беседах главные вопросы мы тщательно обходили, но он вдруг спрашивал меня иногда, в самые не подходящие для этого моменты:
— Люсенька, простишь ли ты меня?
Я недоумевала:
— За что?
— Нет, ты только скажи: простишь?
— Да мне нечего тебе прощать, не выдумывай ничего лишнего.
— Знаешь, ты потом все же прости. Очень прошу об этом…
…В конце декабря 1993 года, под самый Новый год, он застрелился в Киеве у себя дома. Почему? Зачем? Как это?! Оставил, говорят, какую-то запись, но точно не известно… А в общем… Видимо, не сумел вынести навалившихся на него проблем и сложностей жизни, преодолеть чувство растущей вины и ответственности за свои и не свои поступки в Чернобыльской ситуации и дальнейших событиях. Люди, близко знавшие его, отмечали, что в последние годы он становился все более нервным, подозрительным, беспокойным, раздражался по пустякам. Все время чего-то опасался, был настороже. Покоя не было… Понятно, что были у него свои личные переживания и временные трудности также и в связи с новыми устройствами общества, с появлением служебных проблем, со здоровьем… Чувствовал он себя все хуже и хуже и вот… Остались у Владимира Васильевича жена и два взрослых сына. Мы с Владимиром Михайловичем долго не могли поверить в происшедшее, просто все это было нереальным, на Володю это совсем не похоже.
Такие веселые и оптимистичные люди должны бы жить долго!
Церковь запрещает отпевать самоубийц, но я все же обратилась в Московскую Патриархию, объяснила просьбу и просила разрешение на отпевание, пусть и заочное. Мне разрешили — с учетом всех обстоятельств, с пониманием происшедшего в Чернобыле потрясения. Я была рада заказать службу в храме, — камень упал с души…
Самоубийство — Чернобыльский синдром!
* * *
Толкать себя к самоубийству —
Зачем? — Преступно и грешно...
Но вот осталось лишь одно —
Свершить его. Конец витийству.
Конец надеждам и терпенью.
Конец — всему. Дороги нет.
Уже погас небесный свет,
Пути отрезаны к спасенью.
И вот — петля. И край балкона.
И пистолет. И яд. И нож.
Хватило б сил не выдать дрожь,
Не слышать рокот телефона!
Хватило б сил... Но слабость духа...
Как тяжек крест! Как жжет он грудь!
И лишь одно: перешагнуть
Осталось. Небо слепо. Глухо.
От слабости не будет силы,
От силы слабость тяжела.
Не осуждайте. Нет тепла
В кипящем холоде могилы!
Все объяснить и оправдаться
Ни для души, ни для ума
Не суждено. Всесильна тьма,
Когда ей ТАК пришлось предаться!
...Смертельно страшное лекарство.
Нескладен путь в святое царство!
Октябрь 1993 г.
САРКОФАГ. «Саркофаг» — массивное громоздкое сооружение над 4-м блоком Чернобыльской атомной станции, предназначенное изолировать окружающую среду от проникновения в нее продуктов радиоактивного выделения из разрушенного реактора и его систем. Возводился он полгода, это стоило многих сил, материальных средств, здоровья строителей и других специалистов. 30 ноября 1986 года правительственная комиссия СССР приняла объект в эксплуатацию. В ходе работ возникал вопрос: будет ли выполнять «Саркофаг» свои функции? Сколь долго может простоять? А что потом? Сооружение это оказалось временным и очень ненадежным... Содержимое «Саркофага» все так же остается ядерно опасным объектом. В нем не прекращаются необратимые процессы. Разогрев топливных масс выбрасывает в окружающую среду нейтронные потоки большой мощности, что регистрировалось неоднократно. Отверстия и трещины появились в нем сразу после постройки и выросли в километры длины, так что из «Саркофага» свободно улетучивается радиоактивная пыль. Цинизм ситуации в том, что все это было известно заранее… Три года спустя, после продолжительных исследований и поиска взаимоприемлемых решений, международное научно-техническое сообщество объединило свои усилия вокруг плана мероприятий на «Саркофаге» (или объекте «Укрытие»). Признавая состояние чернобыльского «Саркофага» глобальной мировой проблемой, западные инвесторы из 28 стран приняли решение выделить на его укрепление безвозмездную помощь в размере 768 миллионов долларов. В рамках плана уже реализовано несколько стабилизационных проектов, осуществлено проектирование нового безопасного конфайнмента. Для начала выделили около 400 миллионов долларов, дабы к 2007 году надежно отремонтировать и усилить «Саркофаг». Решили делать его стальным. Вероятно, технически все возможно, но как будет на деле?
Так или иначе — проблемы полностью не решаются, а нерешенные проблемы создают новые. Известно, что подобные радиационные катастрофы тянут за собой «шлейф» последствий длиною в несколько десятков лет. Чернобыльский шлейф будет явно большей длины… Прикрыть как-то 4-й блок еще можно, можно заморозить или закрыть станцию, можно и «Саркофаг» вместе с реактором сравнять с землей. Только вот «захоронить» сам Чернобыль нельзя — он просочится через любой саркофаг, любое прикрытие или укрытие.
САХАР. Служба в армии — совсем не сахар. Трудно и солдатам, и офицерам, этим характерна любая армии любой страны любого периода времени. Ну, так что? Сахар еще заработать надо. Без армии нет государства, без государства нет армии. В истории отечественной российской армии больше соли и горечи, правда, победы иногда оправдывали все внутренние армейские несправедливости и боевые потери. В мирное время — учения, муштра, беззаконие и насилие по отношению к солдатам. В военное — преображение армии, единение полководцев и солдат, обретение единой цели. Во время создания Советской Армии большинство царских офицеров покинула пределы Отечества, что очень поколебало основы будущих вооруженных сил. Другая часть — лучших же — оказалась в лагерях или подверглась массовым издевательствам и расстрелам, как раз перед войной с фашизмом, что обескровило армию. Армия была лишена десятков тысяч офицеров, отличных полководцев, и массовая гибель солдат в первые дни и месяцы войны — на совести тех, кто командовал тем горьким парадом и припасал сахар только для себя. Послевоенная армия была слабой, в ее ряды проникали порядки мест лишения свободы, что породило систему «дедовщины». Современная армия, познавшая демократизацию и «сахар» реформ, наверное, соответствует тому обществу, на страже которого она стоит. Вседозволенность, нажива, бездуховность не дают светлым умам пробиться вперед — ни в обществе, ни в армии. И вполне понятно, почему родители боятся отпускать на военную службу своих сыновей, даже если у них имеется уверенность в том, что дети не попадут в зону боевых действий.
Да, «сахарную» службу никто никому никогда не гарантировал…
СВАЛКА. Живем на свалке. Превратили планету в мусорную свалку, замазали все поры, закупорили легкие, отравили водные бассейны. Отходы и отбросы промышленных производств конкурируют с бытовыми отходами и выбросами. Утилизация тех и других отходов — большая проблема человечества. Это каждый отдельный человек живет временно, а человечество — всегда. Каждый замусоривает понемногу, по мере сил и возможностей, а все вместе — скоро и земли-то не увидим, а будем разгребать ее из-под мусора и грязи. Скоро и дышать-то будем сквозь искусственные жабры, а пить — через индивидуальные фильтры. А вот еда… Может, научимся обходиться только водой? А животные? А растения? Ведь хотя животные и растения не делали свалки на нашей общей планете, но оказались сами в той же свалке.
Надолго ли хватит их терпеливой жизни?
Вполне вероятно, что скоро будем в одиночестве, если вообще — будем, и то ненадолго…
СВЕРХ. Сверхмощный взрыв на Чернобыльской атомной станции, сверхзадача по ликвидации катастрофы, сверхготовность персонала и сводных сил к боевым действиям, сверхдопустимые цифры облучения, сверхтяжелые условия работ, сверхвысокие физические и душевные качества спасателей, сверхбыстрое принятие решений, сверхвысокий уровень заболеваемости ликвидаторов, сверхпредельные нагрузки и стрессы — все это — Чернобыль!
Сверх Чернобыля — куда уж сверх...