Людмила Максимчук
«Не все сгорает…», 1998
Тиражом 10 000 экземпляров вышла в свет моя первая книга, изданная по всем правилам. Ее изданием я обязана руководству противопожарной службы Москвы. Как раз к юбилею пожарной охраны в московском издательстве «Робин» были выпущены две книги: сборник воспоминаний, рассказов и очерков о пожарных Москвы «Вызываем огонь на себя» и «Не все сгорает…» (повесть, поэма «Сны», стихи разных лет). Эти книги быстро разошлись по московскому гарнизону и по всей стране. И в той, и в другой книге много места уделено личности героя-чернобыльца, генерал-майора внутренней службы Владимира Михайловича Максимчука.
Повесть «Не все сгорает…» – моя первоначальная попытка опубликовать биографические материалы и рассказать о жизненном подвиге моего супруга. Конечно, в то время не все обстоятельства и факты его работы мне были известны, а некоторые детали и вовсе пребывали «за семью печатями». Даже сама дата «секретного пожара» в ночь с 22 на 23 мая 1986 года на Чернобыльской атомной станции долгие годы скрывались от людей. Поэтому все оказалось непросто – я была не готова к трудностям изложения; на ходу изобрела какой-то «эзоповский» язык, от которого не отказалась и после... Дальше – больше! Но дело стоило того – кроме меня никто не стал бы так подробно заниматься столь важными вопросами.: «докапываться, доискиваться, расспрашивать, расследовать...»
В течение последующих лет темы, затронутые в повести, получили развитие в других моих произведениях, поэтому основное оставляю «на потом».
Поэма «Сны» представлена целиком.
Поэма и стихотворения дополнены более поздними иллюстрациями.
Вступление к повести «Не все сгорает...»
Не все сгорает в пламени истории,
Пылающем на свалке бытия.
В безжалостном вселенском крематории
Есть служба санитарная своя.
Святая служба. Строгие традиции.
Продуманный и тщательный отбор.
Непогрешимость экстраинквизиции.
Неоспоримо точный приговор.
Но что же после этого останется?
И для кого останется оно?
На что сгодится? Да кому достанется?
Не страшно? Не обидно? Не смешно?
Это стихотворение я написала в мае 1990 года; его предварили долгие и мучительные размышления о смысле и конечном итоге общечеловеческого и моего личного существования, о великих и малых делах человека на Земле, о подвигах и жертвах во имя... С тех самых пор, когда в мае 1986 года уехал в Чернобыль мой муж и попал там в самое пекло, а потом долго и тяжело болел, в моем мозгу вращалась одна и та же мысль: зачем он это сделал? Дальше – больше: кому все это нужно? Дальше – еще больше: все проходит прахом, разве что остается в космическом банке данных, который, увы, простым смертным, никогда не будет доступен... Все проходит. Следующее стихотворение, написанное в апреле 1993 года, я именно так и назвала. Адресовала его своему мужу, уже неотвратимо больному, но неистощимо сильному человеку, чьи действия и дела уже были широко известны.
На все управа есть. Над всем найдется власть.
Над малым, над большим и – над великим.
Расправиться – что яблоку упасть
С ветвей звенящих к травам безъязыким.
Такие глыбы обращались в тлен,
Такие родники пересыхали!
С рабов, не поднимавшихся с колен,
И с падишахов – головы слетали,
Как те же яблоки с высоких крон –
Плоды талантов и благодеяний.
Любой порыв заране обречен
На неизбежность разочарований!
Железы, дерева и письмена
В ничтожные пылинки обращались…
А думалось: не тронут времена
Хотя бы МЫСЛЬ, хотя бы ИМЕНА,
Которые великими казались!
А в марте 1989 года было написано мною еще одно стихотворение, посвященное людям риска, чьи профессии непосредственно связаны с той или иной опасностью для жизни. Первые... Быть первыми – значит взять на себя первый, самый сильный удар стихии, страстей человеческих, ошибок воинствующего ума! Первые – это, как правило, лучшие и самые лучшие, и судьбы их нелегки.
Гибнут первые. Гибнут лучшие.
Это было и будет впредь.
В жизни мало бывает случаев,
Чтобы первому уцелеть.
Жизнь прекрасна, но так устроена,
Что без первых не обойтись.
Жизнь бросает спасателей-воинов.
В пламя, в воду, во тьму и – ввысь.
Пусть не пятый и не десятый,
Сто десятый, но впереди:
Разум ясный, расчет крылатый —
Не ведомые, а вожди!
За вождями идущие следом
Да продолжат, да сотворят,
И, возможно, придут к победам,
Не утонут и не сгорят.
Часовые судьбы и случая,
Те, что были и будут впредь,
Гибнут первые, гибнут лучшие —
Трудно первому уцелеть…
* * *
Кто-то будет из камня высечен,
Кто-то будет забыт, как сон.
Гибнут первые, сотни и тысячи.
Мир их праху и низкий поклон!
Вспоминая еще некоторые свои стихотворения подобного рода и отталкиваясь от их философского содержания, я решилась написать подробно о муже моем, Владимире Михайловиче Максимчуке, генерале пожарной охраны, блестящем, достойном человеке из ряда других, сколько-нибудь достойных того же... Это ему я посвятила многие стихи и две поэмы, да и другие мои работы появились на свет благодаря тому, что внутренне я часто обращаюсь к нему и памяти о нем.
Нельзя прожить день, не переживая каждую отдельную минуту.
Невозможно преодолеть целую жизнь, перескакивая с легкостью хотя бы через какой-то один, не самый важный день из этой жизни. «Не важных дней» нет, все дни чем-то ценны. Поэтому, ценя отпущенные мне дни и светлую память о прошлом, постараюсь рассказать о Владимире Михайловиче и делах его – попробую сделать это.
А в народе его помнят и уважают.
Говорят: мужик пол-Европы спас.
Называют: «наш генерал...»
Стихотворения из повести «Не все сгорает...»
Стихотворения раннего периода нашей жизни (а их не так уж много) были не очень-то веселыми; при всем моем видимом благополучии мне грустно думалось и жилось тогда…
Вот, например, два из них:
ПЕЧАЛЬ
Печаль моя со мной всегда,
Как с тенью – лес, с рекой – вода,
Как осень поздняя – с дождем,
Как звуки нежные – с ручьем,
Как с красной шляпкой – мухомор,
Как с вечным страхом – вечный вор,
Скажи, печаль, ты почему
Не подчиняешься уму?
Зачем печалиться, когда
Еще не велика беда,
Когда и вовсе нет беды,
И до нее – как до звезды? –
Печаль о том грустит слегка,
Чего не знаю я пока,
Грустит, предчувствуя беду,
Которую, увы, не жду...
Март 1971г.
А уж следующим стихотворением я себе все предсказала.
Чего так боялась и не хотела, то и сбылось...
ТЫ
И в жару, и в бреду –
Только ты,
В опустевшем саду –
Всюду ты...
Солнца блик на реке –
Это ты.
Седина на виске –
Это ты.
Самый строгий судья –
Только ты.
Жизнь моя, смерть моя –
Только ты.
Нет другого, такого,
Как ты!
У холма дорогого –
Цветы...
Июль 1972г.
* * *
...Несколько отвлекаясь от изложения, вспоминаю о моих стихотворениях, когда и как их писала, что служило толчком для написания. Стихи обычно пишу, когда или очень хорошо, или очень плохо, или тема подвернулась интересная, или когда прямо сказать нельзя, а иносказательно – хоть басню сочиняй. Сказать прямо про тот исковеркавший нашу жизнь Чернобыль я не могла, чтобы Володю не угнетать. Душа моя протестовала против случившегося, слезы и печаль обливали сердце… Все мои стихи после 1986 года и выходили печальными. Басни, наверное, были бы веселее. "Чем отравиться горечью утраты, не лучше ль выдумать святую ложь...?" Именно такая мысль не покидала меня с памятного мая 1986 года. А в 1988 году, в октябре, я написала стихотворение "Святая ложь".
СВЯТАЯ ЛОЖЬ
Чем отравиться горечью утраты,
Не лучше ль выдумать святую ложь?
...Мы не всегда бываем виноваты,
Когда меняем золото на грош,
Не зная вовсе, или даже зная,
Что дальше будет не на что менять,
И остаемся с тем, что ложь святая
Не даст ни осудить, не оправдать.
Все поздно! По дороге на Голгофу
Прозрение маячит и страшит,
Но не приостановит катастрофу,
А лишь обряд унылый завершит...
Вот именно... Написала, стало немного легче. Философски можно объяснить почти все, а художественная форма делает объяснение бесповоротным, заключенным в некий образ. Вот оно, стихотворение, отработано, осмыслено; сказано – и точка, живи дальше, переключайся на другое. Так мне легче! Легче – относительно. Переключиться на другое очень трудно, но все-таки! Говорят, что уметь хорошо жить и уметь хорошо умереть – суть одно и то же. И все равно – как это сочетается друг с другом?
Святая ложь… Она иногда помогает сочетать это!
…Наверное, мы с Володей впредь будем вынуждены лгать друг другу, не выдавая своих переживаний, догадок, самочувствия. Поможет ли нам такая ложь???
* * *
Занять бы у кого здоровья, хоть тогда, хоть сейчас – да чем отдавать-то? Вот вопрос! Из всех богатств в жизни здоровье стоит дороже всего. Без него все остальные богатства превращаются в глиняные черепки. Когда нет здоровья, остается желать только одного – терпения. Потому и качество характера, которое оказалось мне самым нужным более всего, – это терпение… Терпение нужно было и Володе. Вот такие басни… В марте 1987 года и было написано стихотворение:
ТЕРПЕНИЕ
Кто б со мной терпеньем поделился
Или хоть сказал бы, где найти,
Я тогда бы не остановился
В середине трудного пути.
А тому, кто одарил терпеньем,
Я б не пожалел любую дань,
Вот, казалось бы, приобретенье,
А попробуй-ка, поди, достань!
А попробуй без него хотя бы
Боль преодолеть или тоску;
Без него нельзя слепым и слабым,
Как нельзя без Бога старику.
Ну а зрячим, и к тому же, сильным
И преуспевающим в делах,
Сверх терпения нужны и крылья,
Чтобы пролетать сквозь стыд и страх.
Ладно, крылья – дело наживное,
И не каждый день на них летать,
Мне не нужно быть сильнее втрое –
Мне бы только терпеливей стать!
А ведь Володя терпел, столько всего терпел, что и подумать страшно. Ничего другого ему не оставалось. Терпел физически. Терпел морально. Сдерживал всплески эмоций, не позволял себе деградировать, пребывал в постоянном развитии и поиске – так он боролся с разрушительной силой болезни! Как раз в самый разгар заболевания ему приходилось выдерживать наиболее трудные сражения и в жизни. Можно ли было бы обойтись без сражений? Наверное, вполне, но "метеориту" нужно всегда пребывать в стремительном движении вперед, иначе… Иначе он прекратит свой полет значительно раньше. Неиссякаемое терпение. Титаническая стойкость. Неистовое стремление к цели. Я не знаю подобных примеров.
* * *
Стихи, которые я писала не так часто, оказались для меня некоторым выходом из положения, отдушиной творчества. Да и не так много их было в то время, не так уж были они хороши. Рисовала я также, но весьма редко: рисование требовало особого времени и места – было и негде, и некогда. Володя прекрасно понимал, что у меня нет возможности "выразить себя" в полной мере, что все в меньшей степени может разделить мои творческие и житейские заботы. Говорил, что остается надеяться на реализацию моих талантов и способностей – в туманном будущем. Когда я написала стихотворение "Мечта", он долго молчал после его прочтения, потом сказал, уже в который раз обсуждая со мной все ту же тему:
– Вот видишь, какую жизнь я тебе создал!
– Какую? И почему именно ты?
– Почему я? А кто же еще! Ведь это ты – восьмое чудо света, "генератор чудес", ведь это я мешаю тебе свободно светить и сверкать, ведь это от меня ты все время хочешь вырваться на волю. А я тебя к себе привязал. Я, получается – твой тюремщик!
– Интересная интерпретация моей идеи! Вырваться на волю – мечта всей моей жизни. Не ты, так другой кто-то все равно не дал бы мне той воли...
– Знаю, знаю и об этом, но знаю и о том, что ты достойна лучшего, чем имеешь. Особенно, когда уеду далеко, часто думаю обо всем. А еще и о том, как ты заранее все чувствуешь и меня предупреждаешь. И я ведь тоже – чувствую… Вот в киевском госпитале… после Чернобыля... у меня мало что оставалось, из того, с чем я туда ехал. А знаешь, что имел в мыслях – сохранить? Часы отца – ты это знаешь. И еще – тот конверт, где твоя и Машенькина фотографии и прядь твоих волос… Это было важно… Ты что, забыла про них?
– Да помню, помню… Они тебе там – были нужны?
– Они мне всегда были нужны; везде с ними ездил и буду ездить. Всегда помню о вас. А ты… Тебе – совсем другое нужно. Как всегда – "восьмое чудо света мечтает о свободе и предупреждает об опасности"!
– Вот это верно, в этом я согласна. Восьмое чудо света – заоблачная величина, нереальная, а опасности твои на каждом шагу. Да разве ты слушаешь мои предупреждения? Послушались бы греки Кассандру – не развязалась бы Троянская война...
И так далее, и без конца…
Нет конца реальности, нет конца мечте...
МЕЧТА
Ну, вот и удалось, ну вот и состоялось –
Расплата и триумф слабеющих молитв.
Свое несу с собой – все, что еще осталось
От страхов и потерь, от поисков и битв.
С надеждой на тепло я выхожу на волю,
С мечтами о любви вторгаюсь в чудный мир,
И лайнер уже ждет меня на взлетном поле.
"Скорей, давай скорей!" – кричит мне командир.
Но вдруг заскрежетал мотор, но непривычно,
Железом по стеклу – вот–вот мой сон прервет...
Ах, это ключ в замке споткнулся, как обычно.
Тюремщик мой пришел на утренний обход!
Август 1990 г.
МОЯ ЗЕМЛЯ
Вся Земля – наша Родина, мы ее любим и хотим для нее лучшего будущего, потому что хотим его для себя. Вся Земля – моя Родина, и я люблю ее больше, чем себя. Долго, очень долго и трудно писала я стихотворение "Моя Земля", но без поездок Владимира Михайловича по свету, без его личного вклада и участия в созидание миротворческого процесса, я ни за что не доросла до такого взгляда на мир. Когда Володя умер, в течение месяца (примерно с конца мая до конца июня 1994 года) я писала это стихотворение. Каждый день перечитывала, исправляла и продолжала…
Отечество мое и родина моя —
Весь шар земной, и знает только ветер,
Где я бы родилась, сумей родиться я
Когда всеобщий мир царил на свете,
В те славные века, волшебные года
Мифической, пленительной эпохи,
Под тем лазурным небом — может быть, тогда
Дела бы мои не были так плохи!
Наверное, тогда не строили границ,
На вышках сторожей не выставляли,
А жизнь была сродни свободной жизни птиц,
В каких еще ни разу не стреляли.
Лети в любой придел, в любую даль плыви,
Туда, где вольно краскам или звукам,
Где весело душе, где радостно живи,
Работай, отдыхай, учись наукам...
Родись бы я тогда, мечты б мои вполне
Созрели, чтоб реальность обозначить,
Но я живу теперь, и эту данность мне
Не изменить и не переиначить!
…Земля, моя Земля! Все, что живет тобой,
Что рождено тобою — почитаю!
Животных и людей, растений мир живой —
Люблю, и этим жизнь свою питаю.
Земля, моя Земля! Все, что в тебе болит,
Тысячекратно боль мою умножит,
Которая во мне бушует и горит!
Грядущее Земли меня тревожит…
Земля, моя Земля! Все о тебе поет,
И эхо повторяет многократно,
И сердцу моему оно передает
Любовь твою безмерно, необъятно!
…Земля, моя Земля! Мой дом без этажей,
Моя необозримая светлица,
Без лестниц и замков, без стен и рубежей
Лишь с Небом осязаема граница!
Земля, моя Земля! Цветок моих пустынь,
Ладья моей надежды сокровенной,
Алмаз моих вершин и храм моих святынь,
Единственный оазис во Вселенной!
Земля, моя Земля! Люблю твои плоды,
И те, что я трудами пожинаю,
И те, что дарят мне сынов твоих труды, —
Все, все люблю, что знаю и не знаю!
Земля, моя Земля! Твой каждый уголок,
Твой каждый запах, каждую травинку
Я трепетно люблю. На все плачу налог,
От сердца отрываю половинку!
Земля, моя Земля! Я о тебе молю,
Всевышнего и на него надеюсь.
Историю твою сочувственно люблю
И верою когда-нибудь согреюсь…
Когда-нибудь другие, пусть уже не я,
Счастливыми и вольными родятся,
Познают все мои желанные края
И радостями жизни насладятся.
Земля, моя Земля! Люблю тебя, как есть,
Включая тупики и ограждения.
Люблю тебя, люблю! Любить имею честь
Мой Шар Земной, мне данный от рождения!
Июнь 1994 г.
Поэма «Сны»
Посвящаю памяти Максимчука Владимира Михайловича,
от Чернобыля погибшего…
Глава 1
Я вижу сны. Я знаю, и меня
Они в своем калейдоскопе видят,
Снимают про меня свое кино.
А после, когда снова я усну,
Не всякий раз, но в час определенный
Покажет мне небесный оператор
Фрагменты фильма, пробные куски,
Какие и когда — ему виднее...
Я не всегда запоминаю сны,
Лишь иногда — частично — очень редко,
Но общий смысл всегда, почти всегда.
Не то, чтоб я им придаю значение,
Житейское, на уровне сознания,
Не то, что видеть их я не хочу,
Но вот что: никогда меня не спросят,
Могу ли я достаточно осмыслить
Картинки сна и нравится ли мне
Такое времяпрохожденье ночи
С тем, чтобы адекватно изменить,
Смягчить или подшлифовать сценарий!
(Конечно, мне хотелось бы смягчить!)
...Ах, эти сны! Заранее не знаешь,
Куда спешат фантазии ночные,
И чем их одарит грядущий день...
Бывают сны, горячие, как лава.
Бывают сны, холодные, как слякоть,
Бывают, как блаженства лепестки!
Бывают сны, которые не вспомнишь,
Бывают сны, врастающие в вечность,
Записанные в жизненную память,
Они меня ведут и сторожат!
Бывают сны, бездонные, как пропасть,
Бывают сны, пустые, как хлопушка,
Бывают сны длиннее дня и ночи,
Бывают сны, короткие, как миг!
Бывают сны, бесцветные, как пакля,
Бывают сны, свободные от мыслей,
Как мотыльки, летящие во тьме.
Бывают сны чудесные, как сказка,
Бывают сны, опасные, как бритва,
Тяжелые, как сердце в кандалах...
...Бывают сны... Какие — не бывают? —
Какие не встречаются в полётах
Души, свободной от земных забот?..
Бывают сны... Я их не выбираю.
Я ими восхищаюсь, упиваюсь,
Я их опережаю иногда!
Бывают сны... Их лучше бы не видеть,
А если уж увидеть, то скорее,
Не вспоминая, срочно позабыть,
Особенно отдельные моменты.
Мне это удается — не всегда ...
Когда-нибудь в назначенное время
Однажды, я надеюсь, не проснусь,
И сны откроют предо мною двери
В суровый, и прекрасный в той же мере,
Реальный мир необратимых истин,
Чтоб мой остаток от земных страданий
Возможные ответы получил
На невозможные — теперь — вопросы ...
Ну а пока я вижу сны и плачу
От всех моих житейских совпадений
Или напротив, от несовпадений
С событиями, фактами, словами
Приметами, что разве только ночью
Имеют безусловное значенье
В случайных или неслучайных снах!
Ах, эти сны! Заранее не знаешь,
Куда спешат фантазии ночные,
И что у них за связь с грядущим днем…
Глава 2
Я помню сон. Его я помню с детства,
Он снился несколько ночей подряд,
Заканчиваясь, снова начинаясь
И продолжаясь, к страху моему.
А был простой сюжет: плыву на лодке,
По озеру плыву или по морю -
Не знаю точно – всё кругом темно.
Вдруг вижу: то ли берег, то ли остров
И хижины, покрытые соломой,
Стоящие, как будто бы на сваях
Среди воды, а к ним ведут мостки.
Людей не вижу я, но приближаясь,
Предчувствую трагедию ... Внезапно
Все озарилось пламенем пожаров,
То вспыхивают мостики, то крыши –
Солома выразительно горит, –
То, из проемов окон вырываясь,
Фонтаном льется на воду огонь!
Мне страшно, даже очень. Я – ребенок,
И мне лет шесть, не больше, я боюсь,
А понимаю, рядом гибнут люди!
Но где они? Причаливаю. Берег.
Сквозь дым бегу по скользким, зыбким доскам
И пробираюсь к хижине ближайшей.
Вхожу в неё – но ничего не вижу,
Огонь и дым, мелькание в глазах…
Мне плохо, я ведь знаю, что мне нужно
Спасти каких-то близких и родных!
Я продолжаю поиск. Задыхаюсь.
Ищу в других домах – без результата.
Так до утра. А в следующий раз
Все тот же сон, я в той же лодке снова,
И, зная, что родители с братишкой
Спокойно дома спят, опять пытаюсь
Найти в огне родного человека
И обязательно его спасти!
Так кто же он? ...Но я тогда не знала,
Что сны предупредить меня хотели.
Да я была мала и неразумна,
Чтоб придавать значение тем снам…
...И как мне жаль! Я поздно догадалась,
Когда Володя умер, лишь тогда,
Что это он горел, всегда сгорая,
Но не всегда до самого конца...
Уже потом, в реальной нашей жизни
Я за него всегда переживала
И оградить старалась от огня.
Но в самый страшный час, когда Чернобыль
Горел и убивал, я не смогла
Помочь ему. Никто не смог. Не стало
В судьбе моей родного человека...
О нём и был тот страшный детский сон.
Тот сон я слишком часто вспоминала,
Но отвлеченно. Недосуг мне было
Разгадывать, вникать, сопоставлять.
А после все само собой открылось.
Он умер. Все сгорело и прошло.
Остались двадцать три коротких года,
Которые кричат: «Вы были вместе:
Ты, он, потом ребенок и – пожары!»
Пожары до сих пор в душе горят.
...Обугленные хижины остались.
Деревня – на воде! А жизни нет.
И всей воды в округе не хватило,
Чтобы потушить жестокий – тот – пожар...
Глава 3
Я помню сон. Не помню год и месяц,
Но это было за год-полтора
До ранней смерти моего супруга,
И если б я тогда была умнее,
То постаралась бы тот день запомнить,
Когда приснился сон – ведь я-то знала,
Что был он вещим, даже самым главным
Из прошлых и последующих снов.
Он все вобрал в себя и снял повязку
С ослепших глаз сознанья моего
И для меня открыл другое зрение.
Утешил. Озадачил. Одарил!
Мне снится, что я в храме лучезарном,
В святилище готического стиля –
Высокие ступенчатые своды,
Светящиеся окна в витражах.
Из окон разноцветными лучами
Играет солнце, проливая краску
На каменные плиты стен и пола,
На бронзу украшений и лепнин.
Я – в храме, но душою не спокойна,
И чувствую, должно случиться что-то
Ужасное, нелепое, и вдруг
Раздался страшный грохот с небосвода,
Как будто началось землетрясенье.
Оно и в самом деле началось:
Посыпались и стены, и колонны
Обломками, осколками и пылью,
И окна разметали витражи.
Косые плиты каменного пола
Уже вот-вот раскроют пропасть гнева,
Чтоб мусор и развалины мирские
Огонь безумной лавы проглотил…
Я не хочу погибнуть. Инстинктивно
Хочу спастись – ведь управляет мною
Страх перед смертью – даже и во сне.
Но где же выход? Вижу двери храма,
Бросаюсь к ним – боюсь, что не успею
Их отворить – и вырваться наружу,
Чтоб свежий воздух, наконец, глотнуть.
А двери крепко заперты. Снаружи?
Нет, изнутри. Я из последних сил
Кручу, вращаю бронзовую ручку,
Толкаю двери сильно, как могу,
И – слава Богу! – двери распахнулись.
Я – на свободе: сзади – пламя взрыва.
Исчезло всё… Темно… А был ли храм?
...Но чувствую, не все еще свершилось,
Что к лучшему могло бы повернуть...
...На площади стою. Передо мною
Огромный город, шумный, современный.
Дома. Машины. Хаос. Суета.
Я знаю, этот город мне не нужен.
Убраться бы подальше от него!
Побег мой до конца не состоялся —
Страшилища какие-то явились
Из прошлых, прежних снов моей тревоги;
Видения преследуют меня...
Их образы, их пристальные взгляды,
Меня терзают и торчат, как пики,
Дрожащие у сердца моего!
К себе я присмотрелась. О, несчастье!
Я привлекаю их к себе невольно
И возбуждаю интерес их алчный
К своей персоне, в ссадинах и ранах,
Дрожащей в лоскутах былых одежд.
Немедленно, скорее прочь отсюда!
"Ловлю" машину, открываю дверь:
О, ужас! Там сидит, оскалив зубы,
Чудовище, я от него бегу
К другой машине. В ней — такой же хищник!
Пытается к себе меня втащить,
Я вырываюсь снова, снова, снова,
За мной бегут, рычат и, наконец,
Передо мной — свободная машина,
Водителя в ней нет, и я сажусь,
Захлопываю дверцу. Собираюсь
Сама машиной этой управлять,
Но сзади слышу шумное дыханье.
Я обернулась — страх меня сковал:
Лохматый монстр с железными зубами
Мне ухмыльнулся. Я опять в ловушке
И выхода наружу больше нет!
...Машина мчится. Напрягаю волю,
Соображаю прямо на ходу,
Броском толкаю выгнутую дверцу,
Закрыв глаза от ужаса и страха,
Выпрыгиваю в холод, в темноту!
Падение чувствительно... Очнулась...
Но где же я теперь? Не понимаю...
Машина странным образом исчезла,
Как будто вовсе не было ее...
Стою одна. Гляжу, передо мной
И позади меня — дорога вроде,
Разбитая колесами повозок,
Раздробленные камни вдоль обочин,
Засохшая растресканная глина,
Ребристая, чужая колея.
Направо плотной, выпуклой стеною
Встает гора, похоже, Кордильеры,
Налево — пропасть, и не видно дна.
А я причем? Зачем сюда попала?
Преследователей, спасибо, нет.
...Уныло солнце, что висит над миром,
Как выцветший паук на паутине.
Печален разум мой. Я догадалась!
Я плачу. Я должна пройти без страха
Дорогой этой. Каждому пристало
Хоть раз пройти дорогами потерь.
Уже одета я, скорей покрыта
Каким-то невесомым покрывалом,
И по дороге желтой вслед за мною
Скользит его свободный длинный шлейф.
Иду вперед... Дорога утомила.
Устала. Душно. Хочется присесть.
Ищу глазами ровное местечко,
Но вижу: прямо в пропасть вертикально
Опущенная лестница ведет
И схожа с лестницей от шведской стенки.
Я подошла, взглянула за обрыв
И удивилась — дивная картина,
Укрытая бесформенным туманом,
Густым и вязким, как мучной кисель.
Я приготовилась, и мне не страшно
В туман по этой лестнице спуститься,
А лестница та — желтая была!
За первой перекладиной — вторая
И третья, чуть прогнулась подо мною...
Я осторожно, чтобы не упасть,
Спускаюсь вниз, сама себя страхуя,
Все приближаясь к цели сквозь туман.
Но я еще не знаю, с чем я встречусь
Внизу, у основанья (у вершины?),
Необратимой лестницы потерь!
...И вот туман становится прозрачней,
Я вижу землю! Чудные деревья,
Кусты и клумбы — прямо райский сад.
Хочу попасть я в этот сад прохладный,
Наверное, там яблоки и вишни,
И пенье птиц, и мягкая трава...
Мне трудно удержать мое желанье
На той траве с восторгом растянуться —
Но лестница не кончилась еще!
Тогда, собравшись с силами и духом,
Я оттолкнулась мягко и без спешки
От желтой перекладины — и шлейфом
Моих одежд, которые остались
На этой перекладине последней,
Потоки освежающего ветра,
Меня послали в трепетный полет!
Я понимаю: что-то изменилось
В моей судьбе — и к лучшему, конечно,
Предчувствие не может обмануть!
...И я лечу над этим чудным садом,
И я лечу над этим дивным миром,
Освободившись от прискорбных мыслей,
От страхов, размышлений, суеты.
Я знаю, мне никто не помешает
Увидеть и узнать, чего же ради
Так много я теряла и страдала,
И что за это мне теперь дано!
Лечу вперед, протягивая руки.
Мне так легко, приятно и свободно!
Воспоминания меня не беспокоят,
Их просто нет! Пьянящим ароматом
От райских снов овеян мой полет.
Я никогда еще не пребывала
В подобном состоянии полёта.
Проснулось сердце в радостной надежде,
С оплывших глаз упала пелена.
Великий Боже! Мне обзор открылся:
Там, впереди, великолепный, дивный,
Тобою сотворенный мир Земли!
...Прекрасны белоснежные соборы,
Восточные мечети, минареты,
Каналами изрезанные парки,
Не хуже Европейские дворцы.
Зеркальные моря и океаны
Сменяют мозаичные ландшафты
Различных уголков живой природы,
Где человек ногою не ступал...
На все смотрю раскрытыми глазами:
Чудесный мир вращался предо мною.
Как глобус изумрудно-голубой!
И губка новой памяти впитала,
Чтоб сохранить в своих каналах тайных
Размах, простор, жемчужины творений
Руки творца и — от него — творцов.
...Но это не конец ...И я, и память,
И благолепный мир моей планеты,
Все вместе, если можно так представить,
Точнее, хоть в каком-то измеренье
Каким-то чудом все объединить,
Становимся... Не существует слова,
Чтоб обозначить этот наш союз!
В едином ослепительном порыве
С восторгом мы летим к истокам Света,
К сияющим негаснущим Светилам
В бескрайнем небе ярко-голубом!
Материю и дух объединяет
Гармония вселенной и души...
...Я просыпаюсь. Сон не отпускает.
Живу я дальше. Сон со мной живет.
Я по нему отсчитываю вехи
Своих печальных, радостных событий,
Соизмеряя прожитые годы
С секундами, что предстоит прожить,
И каждый свой этап сопоставляю,
Обдумавши и взвесив прожитое,
С различными периодами сна.
А главное, смотрю я по-другому,
Случается, порой и с оптимизмом,
На жизнь мою, на мир наш развращенный,
И будущее представляю лучшим,
Чем это может в жизни оказаться.
Мне стало легче верить и терпеть...
...Спасибо, мой небесный оператор,
За этот фильм, цветной, полнометражный,
Достойный высших премий и наград —
Такого я и не могла представить...
Спасибо, сон! Ты был таким реальным,
Что более реальным трудно быть!
Глава 4
Я помню сон. Он снился мне на Пасху
В тяжелом, знаменательном году.
В тот год Володя умер. Очень скоро.
...Мне снится явь. Я открываю двери
Уютного и небольшого зала,
Где на софе, увлекшись разговором,
Сидели две красивых госпожи.
В тот миг напротив них раскрылись двери —
По лестнице, ведущей прямо в залу,
Спустилась вниз, как я предположила,
Надменная и гордая богиня
В зеленом восхитительном наряде
И все вниманье привлекла к себе.
Они втроем о чем-то важном стали
Негромко разговаривать друг с другом, —
Две дамы отдавали предпочтенье
Богине, красотой затмившей их...
Спокойствие и выдержанность тона
Беседы светской были мне приятны —
Мелодия жила в их голосах.
Изысканные дамы представляли
Ансамбля живописную картину
В потоках феерического света,
Играющим цветами их одежд.
А тут — и я. Могу войти, но медлю
И не пересекаю ту границу,
Которую я чувствую, и вижу.
Сомнения мои вполне резонны:
Не знаю, кем я буду этим дамам,
Случайной гостьей, пленницей, рабыней,
И просто, не мешаю ли я им?
Уйти ли? Поздно! Мне уж не придется
Покинуть эту залу незаметно...
Прервав свою приятную беседу,
Три милых собеседницы умолкли,
Заметили меня, оборотились,
И пристально взглянули на меня.
Прекрасная богиня в изумрудах,
В изысканном наряде изумрудном
Решилась подойти ко мне поближе
И я могла бы, протянувши руку,
Дотронуться до платья, до плеча.
Она глядела на меня открыто,
Без удивления и беспристрастно,
Но этот взгляд мне многое сказал.
Он говорил, что с нею мы — на равных,
Я поняла, что я ее — не хуже,
Ни в чем, ничем я ей не уступаю,
И что мои сапфиры стоят больше,
(По крайней мере, уж никак не меньше!)
Что золото ее и изумруды,
Чем все вокруг, что ей принадлежит…
Она войти меня не приглашала,
Но я могла б к ней подойти сама,
И этому она б не удивилась...
Но как связать и мой визит случайный,
И разговор трех дам, возможно, тайный,
С моей печалью? Разве сны не лгут?
.........................................................
Чужие тайны мне не интересны,
Зато свои покоя не дают...
...Я не вошла в тот зал. Я не хотела
Проникнуть в чью-то тайну против воли
Владельцев этой тайны, мне чужой,
И никого пускать я не решилась
В колючий лабиринт моих страданий
Болезнями измученного тела,
Страстями искалеченной души!...
...И я ушла, закрыв плотнее двери,
Как будто притворив легко калитку
В благоухающий цветущий сад
Прекрасных тайн, открытых наугад...
...Я дальше сплю, почти без перерыва.
И снова — сон, и снова — тот же мир.
На этот раз — как в воздухе висящий
Машинный зал, ни стен его не видно,
Ни окон, ни дверей, ни потолка.
Стоят столы, а на столах приборы
Конструкции довольно необычной,
А за столами девушки сидят.
Подсчитывают что-то и сверяют
С приборами и дальше счет ведут.
К ним юноши приходят, улыбаясь,
Внимательные, вежливые клерки,
Приносят и уносят документы,
По ходу дела, уточняя их.
Вверху, над головами – ряд экранов,
Дисплеев, телевизоров — размеров
Громадных, то — в длину, то — в ширину.
На них — изображения и схемы,
Табличные расчеты и рисунки,
Детали непонятных чертежей.
Я прохожу по узкому проходу
(Меня сюда свободно пропустили!),
И думаю: а здесь-то я зачем?
Вдруг вижу, что как раз передо мною
На самом выразительном экране —
Чередование одних и тех же чисел,
А числа — двадцать два и двадцать три!
И белизна их ярко выделялась
На фоне сочной зелени листа...
Нет, это не были ряды из цифр,
Хотя они стояли четко, рядом,
Мне сразу ясно: числа, и "мои"!
Я тут же поняла, что не случайно
Они попали в этот ряд протяжный,
Все это — были числа нашей жизни,
Моей и умирающего мужа,
Вернее, сумма цифр из дат рождений
Его, моих и общих наших дат:
Знакомства, свадьбы, памятных событий,
И сумма лет, что прожили мы вместе,
И дата самой черной катастрофы,
Сразившей насмерть мужа моего!
Наверно, не случайным оказалось,
Что после этой ночи откровенной,
Невероятный сон мне подарившей,
Он прожил двадцать три кошмарных дня...
А более — болезнь не разрешила!
...Я просыпаюсь приказным порядком,
Чтоб не забыть увиденное ночью,
Чтоб в память отложить, потом обдумать.
Да как же это можно позабыть!
Я этот сон нередко вспоминала,
И к месту, и не к месту, и в деталях,
И в частности, и в общем — как когда.
Так было предначертано на небе? —
Не знаю, но показано с расчетом,
Что я пойму... А значит — подготовлюсь
И выживу, когда перенесу —
Из всех утрат— важнейшую утрату...
...Сон сбылся... Только вера и надежда
Великим утешением остались,
И слава Богу! Очень хорошо,
Что я живу доставшейся мне жизнью,
Что продолжаю жить на этом свете,
В целительном неведенье не зная,
Когда и что еще произойдет!
Глава 5
Я помню сон, но не один, а много.
Во всех Володя был... И был, и есть.
Остался тем, чем был, хотя и умер.
Но для меня? Не только для меня,
Надеюсь. И на что же я надеюсь?
На эти сны. Не кончатся они!
При жизни он мне снился очень мало.
Одно и слово “жизнь” — не для того,
Чтоб сны текущий день отображали,
Смерть близких изменяет наши сны.
...Все эти сны приснились после смерти...
Сначала снилось мне, что уезжает,
Что я прошу остаться, но нельзя,
Ведь люди ждали. Люди и дела.
И в жизни нашей точно также было:
Мы каждый раз пронзительно прощались...
Как часто это снилось, повторяясь
В различных вариациях прощанья!
И каждый, каждый раз он уходил!
Потом — другое. Кладбище. Поминки...
Прошло как раз от смерти сорок дней.
Народу много. Я стою, мне тошно.
Со мною рядом кто-то неприятный.
Зачем, зачем он здесь? И в тот же миг
Толпа как по команде расступилась —
Идет Володя в красном пиджаке.
Он за руку берет меня и быстро
Отводит в сторону — и вдруг ушел
Куда-то дальше кладбища и выше!..
...Я успокоилась, и мне полегче стало...
Потом уже мне снилось — утешенье...
Какие-то богатыри седые
Сидят в кругу. У них идет совет,
Решают что-то важное, и тут же
Володя появился, к ним подходит.
Я рядом, и хочу ему помочь.
Но те мужи меня остановили:
“Оставь его и помогай себе!”
Его подмышки взяли осторожно
И к лестнице высокой подвели.
Была их помощь кстати. Я смотрела,
Как медленно он поднимался кверху.
Богатыри осталися внизу...
...Я просыпаюсь. На душе отрадно!..
С тех пор мне снилось многое и часто,
В направленности восходящих линий
Путей-дорог, что далеко вели
Владимира при жизни, и как видно,
Смерть не меняет истинных вещей.
Его душе великое стремленье
Отпущено и вверх его несет!
Еще мне снится так: когда мне плохо,
Приходит иногда ко мне Володя.
Сочувствует, жалеет, обещает
Помочь — и точно, помогает мне!
...Чем больше времени с тех пор проходит,
Тем реже, реже снятся сны такие,
Но тем значительней они бывают,
Тем в этих снах значительнее он.
Меняется и облик, и характер,
Становится медлительным, солидным,
Скорее, мудрецом немногословным,
Чем скорым на решения судьей.
Я раньше плакала. Читала письма,
Которые писали мы с Володей
Друг другу триста лет тому назад,
Еще в период нашего знакомства
И после свадьбы. Письма сохранились.
Их, слава Богу, целый чемодан!
...Я плакала, но после перестала.
Спасибо этим снам. Я осознала
Две очень важные простые вещи:
Во-первых, я не так уж одинока,
Раз муж мне помогает и во сне.
А во-вторых, мне нужно научиться
Терпеть несправедливость и смиренно
Просить у Бога мира на душе.
И я прошу. Написано: “Просите
И будет вам...” Да будет это мне!”
Глава 6
Я помню сон. Я быстро убегаю,
Не знаю, от кого, но я — бегу
С намерением скрыться поскорее.
Преследователь дышит за спиной.
Мне страшно. Я мгновенно просыпаюсь,
Но засыпаю снова. Тот же сон
Меня терзает, и герои — те же,
И обстоятельства, и бег, и страх.
И так всю ночь: бегу, лечу и еду,
Но никуда никак не прибегу.
Бужу себя. Секунда передышки.
Засну — опять бегу, а сзади — он!
Но, наконец, передо мною мостик,
Какой-то хлипкий и ведет наверх.
Я по нему бегу и слышу голос.
“Постой!, — кричат мне сзади, — Погоди!”
Но нет, я не ждала, не обернулась,
А осторожно, чтобы не упасть,
Уже ползла по мостику — по трапу,
Который вел к высокому проему —
Дверей космического корабля.
...Корабль, огромный серебристый лайнер,
Похожий на сигару Гулливера,
Отбрасывал густые кольца дыма,
Он, очевидно, долго ждал меня.
Вот я на корабле, и трап убрали,
Но двери не закрыли. Я стою
И вниз смотрю. Внизу — герой событий,
Второй герой, а первый — это я!
Хорош герой, скажу я вам по чести,
Который напролом бежал за мною,
Но так и не сумел меня догнать!
Но кто же он? Его я точно знаю,
Вот только не могу узнать никак.
Я вспоминаю, призывая память,
Но вспомнить не могу, и я кричу:
“Зачем тебе нужна я?” Он ответил:
“Вернись, а не вернешься — я умру!”
Я словно по привычке отвечала:
“Чего же раньше ты не понимал?
Ведь я — не дорогая безделушка,
Не пленница твоя и не добыча,
А самая большая драгоценность,
Которую ты встретил на пути.
Но почему-то ты не догадался,
На что тебе смогу я пригодиться...
Теперь уж поздно. Все! Прощай навеки!” —
Уж просыпаясь, но во сне, шепчу...
...Проснулась. Размышляю, кто же это?
Весь день из головы он не выходит,
И не один, как оказалось, день.
Потом я убедилась: мне неважно,
Кто это был, я все равно б сбежала
От самого изысканного принца,
Как в жизни и привыкла поступать!
...Смешно и не смешно, скорей, печально...
А впрочем, к лучшему идет, наверно:
Такие сны на пользу мне и принцам,
Нечаянно, а может, и нарочно,
Но без особенного приглашенья,
Без спроса посетившим сны мои!..
Глава 7
Я помню сон. Погожей летней ночью
Плыву на корабле по океану.
На палубе стою, на возвышенье,
Воздвигнутом у носа корабля,
Стою, опоры словно не касаясь,
Не ощущая тяжести своей.
В руках моих — младенец изумленный,
Не на руках, как принято у женщин,
А как ни странно, именно — в руках!
Я протянула руки пред собою,
Ребенка обнаженного держа.
Мы вместе с ним, соединив дыханье,
Стоим и смотрим. Все нам интересно,
Все восхищает, удивляет нас.
Весь этот сон — сплошное удивленье!
Корабль идет спокойным, мерным ходом,
Тихонечко работают моторы,
Не нарушая тишины звенящей;
Не раздается даже всплесков волн.
Гляжу — везде вода, не видно суши,
И даже палуба полна воды,
А сам корабль скользит, как легкий ботик,
По водам палубы — уже другой.
Ее борта раздвинуты широко,
Чтобы корабль наш двигался свободно,
Чтоб не мешало ничего ему,
Ведь за бортами — новая стихия!
И получается, что это судно
Уже внутри другого? — Так и есть!
А то, другое море, ровной гладью
Раскинулось почти до горизонта —
Массивное, обширное — без края —
Не синего и даже не маренго,
Но темного оливкового цвета,
И волны, как блестящие маслинки,
Катает на ладонях темнота!
Я и ребенок — счастливы. Мы вместе
Перемещаемся в текучих водах
По неизвестным правилам движения.
Мы смотрим далеко — вперед и вверх!
На небе — не придумаешь и в сказке,
Не передашь обычными словами,
Законом никаким не объяснишь!
Такая красота, такое действо,
Такой блестящий разворот событий,
Что описать — моих не хватит слов!
...Примерно так: панбархатное небо
Природой не придуманного цвета.
На нем — планеты, и луна, и звезды,
И в то же время — облака на нем.
А в каждом облаке — свой мир и — небо,
Венчающее каждый мир — короной,
С луной и разноцветным звездопадом,
С каскадами сверкающих планет.
Привольно облака гуляют в небе,
Одно в другое медленно вплывает,
Как бы сливаясь цельно, воедино,
А к ним и третье облако плывет.
Оно движеньем мягким поглощает,
Соединяя со своими вместе,
Миры и звезды первых облаков!
...Весь небосвод в движении чудесном
Объемов многомерного пространства,
Прозрачно проникающих друг в друга;
Похожая картина на Земле,
Где мы скользим — уже летим! — по водам,
Над водами, их шелка не касаясь,
Мы, связанные прочно, неразрывно,
Мадонна и младенец на руках.
...Мы вместе наблюдаем, восторгаясь,
Участвуем в великом представлении,
Игра ума – Иллюзион Вселенной!
Я не забуду это никогда...
И вот мы отрываемся от плоти
Преобразившейся планеты нашей,
И, приближаясь к небесам открытым,
Не можем ликования сдержать.
А небосвод, свободными краями
В сверкающие воды погруженный,
Летит навстречу нашему порыву:
Едино все, и мы едины с ним!
...Я просыпаюсь с благодарным сердцем,
Уже давно я не читала сказок,
Ну а таких, признаться, никогда.
Да никому и не придумать сказки
Прекрасной более, чем этот сон!
Глава 8
Я помню сон. Кругом народа толпы.
Куда-то все спешат, не успевают.
Мне часто снится это. Суета!
Какие-то мужчины и старухи,
И женщины, одетые со вкусом,
С детьми и без детей, моложе, старше,
Здоровые, печальные, больные,
Знакомые, родные и чужие...
Во сне они живут и умирают,
Едят и пьют, целуются, скандалят,
Воспитывают, строят, разрушают,
Смеются, плачут, сеют, пожинают,
Идя дорогами своими — в вечность,
Рождаясь снова. Где и для чего?
...Себя я вижу часто, но не с ними,
В сторонке, обособленно, подальше,
А если близко — то на возвышенье,
И между нами — в кварту интервал.
Случается, гуляю с кем-то вместе
В лесах, в долинах рек и на полянах,
Но чаще по горам, взбираясь выше,
Чем альпинисту в голову пришло б!
И города, бывает, посещаю,
Какие-то селения, деревни,
Старинные имения и храмы,
Разрушенные замки, хутора.
Пожалуй, я объездила полсвета,
Наверно, правильнее — облетела,
Таких чудес на свете повидала,
Что вряд ли наяву когда увижу,
И все — во снах. Так что же я — без них?
Так вот, однажды сон мне снится странный.
Сначала люди, лица и фигуры,
Потом — передвижение фигур.
Я их не помню, не запоминала,
Но были очень разными они.
Спешили, суетились, убегали,
На площади базарной торговались,
Невзрачные, заросшие, босые,
А после разбежались кто куда.
...Но я уж далеко! ...Иное время,
Иные обстоятельства и лица.
Компания — такая б наяву!
...Да я шучу, такую - мне не надо...
Россия. Старина. Высокий терем.
Большая горница. Богатый дом.
Вдоль стен стоят столы. Такой-то снеди
Мне никогда уж больше не видать!
А за столами теми мирно-чинно
Сидят одни бояре и князья.
Откушивают яства, пьют и вина.
Насытились. А тут как раз — и я!
Стою на высоченной табуретке.
Все, не моргая, смотрят на меня.
Я вздрагиваю – я легко одета –
Едва прикрыта чем-то неземным.
Что делать?.. Из-за крайнего стола
Встает боярин, ясный и пригожий,
Его лицо я помню до сих пор.
Идет ко мне и на ходу снимает
С плеча кафтан зеленый, расписной,
Подбитый густо мехом соболиным.
Подходит к моей статуе Венеры,
С поклоном преподносит. Не беру.
Есть у меня старинная привычка:
У незнакомых ничего не брать.
Он предлагает снова — мне не надо!
Но все же мой боярин расстарался,
Кафтанчик свой набросил на меня!
Спасибо! Только, право же, не надо...
Отбросила подаренный кафтан.
Я улетаю! Кавалер мой ладный
Ко мне с мольбой протягивает руки,
Но ускользнувшее не удержать!
...Отменный сон. Чего-то не хватает?
Чего и в жизни — складного конца.
Мешают устаревшие привычки,
Да стоит ли на старости менять?
...Для первой серии совсем не плохо.
Вторая серия? Прошло три дня.
Прошло три жизни на исходе века.
...Мне снится сон. Компания другая.
Какие-то иные времена,
Какие-то совсем другие люди.
Другие лица, позы и фигуры —
А может, это показалось мне?
Отличный парк. Холеные деревья.
Начало осени. Кругом цветы.
Старинный особняк. К нему аллеи
Просторные, широкие ведут.
Люблю природу, потому и помню!..
А в парке, на аллеях и лужайках
Полно людей — ну как же без людей?!
Одни друг с другом говорили громко,
А некоторые шептались тихо,
Шутили, обсуждали и... молчали,
Да по тенистым рощицам гуляли...
Детишки шумно бегали, играли...
Другие пели что-то под гитару,
Собравшись в центре парка у фонтана —
Мелодия приятная была.
Потом их пригласили в дом просторный,
И все каким-то чудом уместились
В одной обширной комнате с камином,
И ждут меня (я почему-то знаю!);
Немного погодя, пришла и я.
Все словно по команде оглянулись,
Ко мне в одно мгновение сбежались,
Вокруг меня собрались и галдят.
Я что-то их не очень понимаю,
Но, вроде, говорят мне комплименты,
Показывают мне журнал солидный,
С восторгом пересказывая что-то,
Написанное, видно, обо мне.
Журнал листаю. Милая картинка,
Портрет очаровательной принцессы,
Одетой в шубку дорогого меха
И темного, как ворона крыло.
По капюшону — белая опушка,
Такая же опушка на манжетах,
И муфточка такая же в руках.
Похожа на меня, определенно,
И утверждают все, что это я!
Под той картинкой текст, да не по-русски.
Стихи. Мои? Да кто же перевел?
Язык похож, пожалуй, на английский.
Опять все говорят: стихи мои!
Я удивляюсь, я не понимаю,
Откуда? Как? Когда и почему?
Да так ли это? Но толпа гудела,
Жестикулируя и увлекая
Меня в своем потоке за собой,
Попутно неумолчно восхищаясь!
...Я просыпаюсь медленно, не сразу.
Прелестный сон. Вот именно: прелестный!
Как раз от корня, что прельщать умеет.
И было б лестно любоваться мне,
Но нечего и нечем мне гордиться...
Мне гордость незнакома. Что с нее?
Другого мне хотелось бы при жизни…
Чего? Не знаю точно, что – оно?
Хотя, по крайней мере, точно знаю:
Не тот кафтан, что на меня бросали,
Не дорогая шубка для принцессы,
Не шум толпы. Не то в который раз!
...Терпеть ли долго, ожидать ли долго...
Но вдруг я справедливости дождусь?
…Наверно, третьей серии дождаться
Придётся мне, в терпенье погружась.
Я не замечу, как пройдут три жизни.
Пройду и я. Но слово не пройдет!
И я прошу, Господь, такое Слово,
Какое Ты мне дашь! При этой жизни
Я ничего другого не прошу...
Глава 9
Я помню сны. Я знаю, и меня
Они запоминают. Вот и славно!
Мы так давно знакомы, что не сможем
Друг друга легкомысленно забыть.
Расстаться? Разве только навсегда,
Когда уж ни меня, ни снов не будет...
Не представляю, что бывают люди,
Которым никогда не снятся сны!
Декабрь 1996 г.
Несколько стихотворений разных лет
ТЕПЛЫЙ ВЕТЕР
Теплый ветер с теплого востока,
Влажный жар с центральных поясов
Вздрогнули от встречного потока
Воздуха с холодных полюсов
И закат малиновый пронзили
Тысячи сверканий грозовых.
Радугой фонтаны восходили
В каплях брызг, горящих и живых.
В каплях брызг — в короне — королева
Этих гроз, ветров и облаков,
Оторвавшись от тоски и гнева,
От шершавых скал, сухих песков,
Я лечу!.. Купаюсь и ныряю
В краски, вихри, звуки высоты,
Свой восторг души соизмеряю
С детским представлением мечты.
Я лечу! Сама себе хозяйка,
На пути к реальности — во сне!
...Облачков кокетливая стайка
Весело ласкается ко мне,
Провожая по дороге к трону,
В эпицентр всех ветров и вод.
Облачкам ли подарить корону,
Или увенчать небесный свод?
Все — дарю! Всему дарю свободу,
И сама свободна наконец!
...Разверну к востоку и восходу
Водный трон и ветреный дворец.
Красота! Восторг! Проникновенность
Духа и материи души
Ощущаю так, как раньше — тленность
Бытия, растертого в гроши...
Все к востоку всходит и восходит
От тепла, от утренней зари.
Часовые стрелки переводит
Тонкий луч, зажженный изнутри...
* * *
...Просыпаюсь. Надо мной высоко
Блик от солнца — яркий лепесток.
Теплый ветер с теплого востока
Распахнул окошко на восток!
Июнь 1997 г.
МАЛЕНЬКАЯ ДРАМА. ДВА ПИСЬМА
Посвящаю моим поклонникам
1. ПИСЬМО, НАПИСАННОЕ МНЕ
Прости меня, моя звезда!
Но видишь ли, крепка узда —
Не оторваться.
Сижу на собственной цепи.
Терплю. Тоска моя, терпи!
Куда деваться...
Дороги памяти моей
Бегут к тебе с начала дней
Моих страданий.
Ты — боль желанная моя,
Неистощимая струя
Воспоминаний.
Зато в мечтах, в долинах сна
Ты для меня царишь одна
Во всей вселенной.
Я погибаю. Я молчу.
Я за грехи свои плачу
При жизни тленной.
И все ж прости, что я как пес
Скулю, облизывая нос,
В болотной жиже.
Прости, что не сорву я цепь
И не сбегу на волю, в степь,
Где звезды ближе.
А уж оттуда, от степи...
Но — нет! Любовь моя, терпи
Мою неволю.
На цепь повесили замок...
Я слаб. Я изменить не смог
Такую долю.
Теперь прощай. Я отдохну,
А после заново начну -
Хватило б мочи.
Твои горячие лучи
Меня обнимут и в ночи.
Спокойной ночи!
Май 1996 г.
2. ПИСЬМО, НАПИСАННОЕ МНОЙ
А, это ты письмо прислал
Такое, как девятый вал
Перед грозою!
...Не можешь сделать ничего?
Да, верю, ты писал его
Своей слезою...
Ну, что же? Знаешь, позабудь,
Найди попроще что-нибудь,
Без выкрутасов.
Зачем так высоко берешь,
А сам едва ли достаешь
До средних классов!
Твоя неволя, говоришь?
А если б воля — натворишь
Такого перца!
Пускай уж будет все, как есть.
Пиши мне, плачь. Любовь и лесть -
Бальзам для сердца.
Однако, жить, с тоской любя?
Не надо, не терзай себя,
Себе дороже.
Ведь я капризна и горда,
Я не раскаюсь никогда!
Ну так и что же?
Живу я весело давно:
Кручу любви веретено
В небесном цирке.
Да, пусть набью и синяки —
Мне тошно от твоей тоски,
Любви в пробирке!
...Но — стоп. Прости. Довольно мне
"Острить" на мелкой глубине,
Мне слишком больно!
Я так надеялась... Ждала...
Чего ж дождаться я смогла?
Теперь — довольно!
Прости... Забудь и все прости!
Тебя, как веху на пути
Преодолею.
...Да я на что тебе сдалась?
Ведь я такою родилась,
И НЕ ЖАЛЕЮ!
Май 1996 г.
МНЕ ХОРОШО?
Когда мне хорошо, не думаю о главном.
Когда мне хорошо, минутка дорога...
Мгновение, продлись! В моём бою неравном
С тобою и с собой не вижу я врага.
Мы не враги, скорей мы – пленники сюжета
У века, у судьбы, у третьего лица.
...Приснилась мне вчера зелёная карета
С четверкой лошадей у моего крыльца.
В карете – ты – и ждёшь. Зажжённая сигара,
Нетерпеливость, дрожь и взгляд мой из окна...
Вдруг Голос мне сказал, что мы с тобой – не пара.
"Не пара" – повторили ночь и тишина...
Я просыпаюсь. Ночь меня не отпустила.
Забыть ли этот сон? Хочу и не могу...
...И всё ж мне хорошо! Тревога отступила
В невозмутимый тыл к сюжетному врагу.
Мне – хорошо сейчас в такую вот минуту.
Не верю в долгосрочность мер и перспектив!
А завтра будет час... Гоню из сердца смуту,
Себя на волю сил всевышних отпустив.
Мне хорошо с тобой, в твоей прохладе сердца.
Надолго ль? Навсегда? Да кто б такое знал!
...Карета у ворот. Распахнутая дверца.
И – очень вдалеке – трагический финал...
Я принимаю всё, хоть легче и короче
Секунду переждав, порвать наверняка.
...Сиюминутность дня. Сиюсекундность ночи.
И – счастья мотылёк в ладонях сквозняка...
Август 1995 г.
БУДЕМ СЧАСТЛИВЫ
Будем счастливы, если сможем.
Освежимся. Подправим грим.
Память прошлую не встревожим.
Подыграем себе самим.
Декорации переменим,
И репризы – от потолка.
Неприятности перемелем.
Были муки, теперь – мука.
Напечем пирожков покруче,
Станем зрителей угощать.
Все довольны!... А слезы жгучи...
Но кого и кому прощать?
Нет, неправильно. Ведь решили:
Грязь и мусор не разбирать.
Даже новые платья сшили,
Чтобы старые не стирать.
Все на свалку, от света – к тени;
От начала – одни нули.
Новый имидж на новой сцене:
В платьях – голые короли,
Свита – голая, слуги – тоже!
Ночь и холод. Озноб и дрожь.
Будем счастливы, если сможем!
А не сможем – ну что ж, ну что ж...
Январь 1997 г.
МОЙ ТЕЛЕЦ
Телец – мой знак по зодиаку
Есть что-то высшее над разумом моим,
Владеющим и чувствами, и мерой...
Крылатый мой Телец – почти что херувим!
А статуя, не будь она Венерой,
Из камня, из воды ли, из огня
Рожденной для любви и поклоненья, –
Она была бы копией меня,
Не менее достойной восхищенья!
Но больше, чем гармония, чем сходство,
Чем превосходство камня – над живым,
Венере подарили – первородство –
И – слава Богу, и богам иным...
...За все плачу: за высоту, за низость,
За дерзость, за любовь, за красоту,
За головокружительную близость
К такому идеалу, и за ту
Невольную? Нарочную? – случайность
В рождении космическом моем,
А в бытии – губительную крайность
Быка Земли, пронзенного копьем!
...Есть что-то низшее пред разумом моим,
Пред чувственным порогом восприятий.
Арена. Кровь… Коррида! Маски. Грим.
Приличия? Их нет в огне объятий!
Но – статуя... Моя ли? Плоть и дух
От плоти, что пьянее плоти бренной...
Не спи, мудрец! Паси быка, пастух,
Животное породы драгоценной,
Животное породы золотой...
Не спи, мудрец! Тебе ли не пристало
Делиться мудростью с моей мечтой,
Вздыхая после всякий раз устало?!
* * *
Каприз Венеры, золото Тельца,
Перенасыщенность его окрасок –
Собьют с высокой мысли мудреца,
Но не меня, ваятельницу масок!
Ноябрь 1995 г.
НЕТУ ЗОЛОТА
Нету золота во мне. Нет молчания,
Что в цене и что себе на уме...
А смирения дорога печальная
От весны-то повернула к зиме.
И замерзли покаяний подснежники,
Оправдания в сугробы вросли,
А таланты мои, милые грешники,
Еле ноги от зимы унесли.
Надрываюсь. Задыхаюсь. Не вынесу.
Коченеет в серебре моя прыть.
Не воспряну. Не оттаю. Не вылезу.
Нету золота во мне. Нечем крыть...
Март 1993 г.
КАКОЕ МНЕ ДЕЛО?
Какое мне дело, что ты не услышишь,
Не вздрогнешь от слез и рыданий моих,
Что ты не приедешь, что ты не напишешь,
Что ты не разделишь мой груз – на двоих.
Конец – так конец. Мы поставили точку.
Ты сразу смирилась, а мне тяжело!
Тебя оторву от себя по кусочку.
Забуду, но время еще не пришло...
Какое мне дело! Ты счастлива где-то,
Но я не посмею тебя укорять.
Какое мне дело... Прошло мое лето,
Мне некого, нечего больше терять!
Р.S. Какое мне дело, какое мне дело,
Душа надорвалась, душа опустела,
Она заплатила жестокой ценой:
Чужая душа ей не стала родной!
Июль 1997 г.
ИГРА СУДЬБЫ
Судьба не так распорядилась,
Как мне хотелось до поры,
В чужие платья нарядилась,
Чужими масками прикрылась,
Нарушив ход своей игры.
Но я с судьбою не играю
И не прощу насмешек ей!
Я тоже маску надеваю –
Чужую маску надеваю –
Коня чужого оседлаю,
Судьбу – чужую– догоняю,
Чтоб сделать пленницей своей...
Ну, как тебе, чужая птичка,
Живется в клетке под замком?
Снеси-ка лучше мне яичко,
Да песню спой, моя сестричка,
Приятным, нежным голоском!
Но ей не очень-то поется
В чужом невольничьем раю.
Хоть сладко кушается-пьется,
И остальное все дается,
Склонила голову свою.
Мне стыдно стало очень скоро,
Как прежде было много раз...
Под холодом печальных взоров,
Чужой судьбы немых укоров
Пришел раскаянию час...
Счастливей жизнь моя не стала,
Себя никак не обману!
...Я начинаю все сначала:
Срываю с клетки покрывало,
Лети, не все еще пропало –
Окошко настежь распахну!
Прости меня, лети на волю.
Счастливого тебе пути!
...Мне не нужна чужая доля,
Мне хочется свою найти...
Судьба не так распорядилась,
Со мной играя до поры,
Но все-таки остановилась.
Потешилась? Угомонилась?
Или все это мне приснилось
По правилам ее игры?
Май 1978 г.
ЛЮБОВЬ?
И было утро. И стремился день
Взрастить себя из слабого сияния
Пролившейся любви. Покой и лень
Исполнены гармонией слияния
Утра и ночи. Но пора пришла
Тяжелое накинуть покрывало
На ложе аромата и тепла,
И этому любовь не возражала.
Она была приучена давно
Повиноваться логике рассудка
И с днем делиться тем, что все равно
Он отнял бы – стремительно и жутко...
О! День могуч! Он знает толк в делах
И в жертвах, приготовленных во имя...
Кого? Чего? – Любовь терпела крах
В часах, в минутах, и теснилась ими
В секундный, неприметный уголок
Той стрелки часовой, не самой важной,
Что вечер принимала под залог
Как раз до ночи, трепетной и влажной...
И ночь была! Ну, как же ей не быть,
Преемнице уставшего терпения,
Послушнице, готовой все забыть
В мгновениях святого откровения...
И ночь – была! И бархата пурпур,
И золото парчи, и снов чернила,
И розами увенчанный Амур –
Все стерегло любовь. Боготворило!
Но только ночью... День опять катил
Растущий вал на меркнущее ложе,
Разбрасывал, растаскивал, давил!..
Любовь была? И где она? И что же?
И снова утро... Ночи глубина
Перетекла в сияние рассвета...
Была любовь? – Метаморфозы сна…
Была любовь? – Тончайший вкус вина…
Была любовь? – Привязанность сильна…
БЫЛА ЛЮБОВЬ? – невелика цена
Ночной любви, что днем рассечена,
Вопросу,
что остался
без ответа...
* * *
И было утро. И стремился день...
Он всякий раз к чему-нибудь стремился...
Февраль 1995 г.
КАК ЕСТЬ
Пусть всё останется как есть,
Коль быть не может по-другому.
Ты сохранишь покой и честь,
А я свою привязку к дому.
Но ведь любовь, но ведь любовь!!!
…Пусть подождет расположенья
Верховных звезд, тогда уж вновь
Она начнет привороженье
К себе трепещущих сердец,
Без промедленья завладеет
Покоем, честью! Наконец,
И отвязать меня сумеет.
А уж тогда, а уж тогда
Все сторожа б мои уснули...
Забудем “НЕТ”, и только “ДА!”
...Но доживу ли? Доживу ли?
Июль 1997 г.
НЕ ЗВОНИ
Сегодня ты опять не позвонил.
Четыре дня молчишь и выжидаешь.
Наверняка не плачешь, не страдаешь.
И я не плачу кружевом чернил.
А завтра я тебе не позвоню.
И послезавтра. Вот теперь мы квиты.
Что делать... Твой звонок такой сердитый,
На пятый день, и в пятый раз на дню,
Уже не нужен мне, ты так и знай!
На самый низ души тоска упала...
Мне больно начинать игру сначала.
Прошу тебя: и ты не начинай...
Март 1997 г.
НИЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ...
Ничего не осталось от старых иллюзий.
Мой фрегат утонул у моих берегов…
Сотни огненных ран и десяток контузий
До сих пор охраняют меня от врагов.
На причале столпились покорные слуги,
День и ночь сторожат, не смыкают очей,
Подвергают сомнениям сплетни и слухи,
Ясность светлого дня, мрачность тёмных ночей.
Никого не допустят, никому не поверят,
Никому не позволят числом превзойти.
…Мне теперь не страшна никакая потеря.
Только что мне терять? И куда мне идти?
Нетерпимы к врагам и во всём осторожны
Мои верные слуги, почётный эскорт.
Варианты измены едва ли возможны,
Да и с кем? И зачем? Неприступен мой порт.
...Непреступен мой край! Потому и бесплоден...
Оросит его камни лишь скорби слеза.
Не забуду то время, когда был он свободен,
И его ободряли прибой и гроза!
Ничего не осталось. Не жду уже принца,
И ему не дождаться свиданья со мной.
Первый выстрел с борта боевого эсминца
Разнёсет меня в щепки за крепкой стеной...
Июль 1997 г.
ТЫ ПРИШЕЛ
Продлить бы то тепло и те моменты,
Наполненные трепетом огня!
...Над холодом и льдом эксперименты
Опасны и – совсем не для меня.
Хочу жары. Житейские невзгоды
Растают в притяжении тепла,
А – холод и зима, года и годы
Так близко подошли... Мороз и мгла
Друг с другом обо мне договорились
И только ждут сигнала в тишине...
Но ты пришёл – и страхи растворились
В твоем тепле, в твоей любви ко мне!
Июнь 1997 г.
НА ПРОЩАНИЕ
Сказаны последние слова.
Сложены разбросанные вещи.
Только память все еще жива,
Только память, память – словно клещи,
Держит и не хочет отпускать,
Не дает забыться и расстаться.
С нею – ничего не рассчитать,
С нею – никогда не рассчитаться...
Июнь 1998 г.
ВДВОЕМ
Друг друга выручаем из беды.
Беремся за немыслимое дело.
Доходим до опасного предела -
И вот уже – в пустыне – без воды,
А вот уже с водой, – но через край!
Барахтаясь вдвоем на крупном плане,
Мы оба тонем, тонем в океане
Вблизи от острова с названьем “Рай”,
Вдали от пропасти с названьем “Ад”
И водопада с этим же значеньем.
Мы слабы, нас туда несет теченьем:
Наш океан впадает в водопад...
Март 1997 г.
ОСКОЛКИ
На дне души моей осадок,
Осколки горечи и боли.
Мне долго был обман твой сладок,
Но правда солонее соли.
Мне горькой и соленой стала
Твоя любовь, любовь-подделка.
И как же поздно я узнала,
Что я – невыгодная сделка.
Но мне не нужно третьей части,
Мне будет мало половины.
Мне нужно все! Да ты не мастер
Слепить сосуд из этой глины!
Р.S. Не хочу обманывать тебя,
Не хочу обманывать себя,
И осколки не хочу копить –
Из осколков счастья не слепить!
Май 1972 г.
УСПЕХ
Путь усыпан не розами – выстлан шипами.
Можно выбрать другой, отступить, обойти.
Но нельзя и достичь обходными путями –
Не бывает к успеху иного пути.
Только редко увидишь и в сказке, и в жизни
Избегающих лавров успеха и тех,
Кто звездою Фортуны, коварной, капризной,
Против воли своей обречен на успех.
Ноябрь 1992 г.
МОЖНО И НЕЛЬЗЯ
Это – можно, да дорого стоит,
То – нельзя, да копейка цена,
Ну а третье едва ли покроет
Вся моя золотая казна.
Разрешаю себе. Позволяю
Положить за копейку — казну...
Налегке по морозцу гуляю.
Что посеяла, то и пожну!
Февраль 1996 г.
КОГДА Я БУДУ УМИРАТЬ...
Когда я буду умирать –
Я не боюсь такого слова, –
Хочу я за руку держать
Тебя, и никого – другого.
Надолго я не задержу
Твоей руки в своей ладони...
Слова последние скажу,
Как при прощаньи на перроне...
Мой трудный путь из темноты
Пришел к концу и завершенью.
....................................................
Да, я ушла... А скоро ты
Придешь к последнему решенью.
Не бойся! Я не отойду
От твоего пути далеко,
На перепутье подожду
До окончательного срока,
До преломления строки...
И в высшем торжестве обряда
Не отниму своей руки
От рук твоих, моя отрада.
В благоговейности, в тиши,
За гранью зрения и слуха,
Мы встретим рай своей души
И свет божественного духа...
Август 1997 г., в редакции 2018 г.
ВИД ИЗ ОКНА
Писать стихи трудно, писать вообще трудно, даже если талантлив от природы, даже если пишется легко. Может, легко ложится на бумагу. Иногда... Но до того, да и во время того...
Творчество… Строчка на бумаге – лишь скромный его результат, тот самый, который оценивают те, кто прочтут написанное. Я уважаю моих читателей (или потенциальных читателей), признательна им за труд, вкладываемый в прочтение моих произведений. Этот труд подчас сопоставим с трудом, затраченным мной. Хотелось бы уважать при этом и себя, поэтому стараюсь писать продуманно, работать тщательно, придирчиво, не допуская халтуры, хотя... не училась писательскому мастерству ни в одном учебном заведении. Пропускаю все, что пишу, через свой собственный фильтр восприятия, много раз редактирую, откладываю на какое-то время в сторонку, придираюсь к каждой мелочи. А главное – сомневаюсь... Сомнение — мой постоянный спутник, определяющий принятие многих решений в жизни. Заранее полной уверенности чаще всего у меня нет, но в чем-то есть, и это меня радует частично. Не хочу сказать, что так уж неуверенно пишу, ведь тут важно, во что я верю и как. Трудно объяснить, но попробую.
Моя уверенность в жизни, можно сказать, ее фундамент, существует в очень отдаленных и возвышенных над повседневными житейскими заботами сферах, как ни странно это звучит… Это помогает мне жить, переносить мелкие и крупные трения или стараться их меньше замечать — для физического выживания. А для процесса творчества (осмелюсь назвать так мои усилия или отсутствие усилий при написании) — мне ничего лучшего и не надо себе желать: гораздо легче съезжать с горки вниз, с такой высокой, стройной горки на изящных санках (лыжах? коньках?!), чем подниматься наверх, медленно и с перерывами по техническим причинам...
Вот ведь какая картина вышла!
А в жизни все выглядит гораздо прозаичнее... Живу — одно слово… Живу... Хотелось бы не зря и не в отягощенном варианте.
Не получается...
Это в творчестве, пусть мне представляется, что мысленно и духовно не покидаю неких высот, откуда легким перышком слетаю вниз, к бумаге, перу, карандашу, краскам... А в суровой жизни приходится трудно и мучительно подниматься в гору преодоления — преодоления самых простых вещей, в первую очередь, а для меня — чуть ли не самых трудных. Но раз поднимаюсь, значит, могу, и в этом мое утешение... Получается немного грустно, а хотелось бы продолжить и закончить повеселее. Живу, испытывая определенные трудности, но и с радостью, с интересом к жизни, к моей собственной, к жизни знакомых и незнакомых (вот именно, не знакомых со мной) людей, к жизни нашего мира, но не к той, показной, элементами которой пестрят престижные телепрограммы, рекламные заставки, перекрывающие экраны компьютеров, или рубрики газет.
Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что жить — вообще, просто жить — интересно, несмотря ни на какие неприятности, болезни и потери. Терять приходится часто, находить – гораздо реже… Но… Жизнь состоит из неравномерных периодов — познавания, приобретения, утрат. Пусть так, и если прошлое изменить нельзя, то изменить будущее к лучшему – вполне возможно, даже, казалось бы, при самых неблагоприятных внешних обстоятельствах… Люди не вольны в выборе сроков, а часто и условий жизни своей жизни, но в пределах этих сроков и с учетом условий — они могут распоряжаться своей жизнью. Могут добиваться качества своей жизни, меняя ее к лучшему, не унывая, не озлобляясь, не замыкаясь в себе, а напротив — раскрываясь духовно и помогая в этом другим.
…Скучно жить не может быть никогда.
Интерес к жизни, если предположить, что его (вдруг?) не было раньше, или был, да почему-то пропал, нужно непременно выявить, воспитать и поддерживать впредь. Для каждого свой рецепт. Могу описать свой. Он красивый. Он помогает моему интересу к жизни выполнять жизненные и житейские программы и... довольствоваться малым. Это малое — не такое уж малое. Допустим, что у меня нет сегодня, или не было вчера, а — не дай Господь! — не станет завтра ничего и никого, кроме, например, вида из окна (если есть хоть какое-нибудь маленькое окно, окошечко, оконце).
Есть окно — значит, есть дом, в котором я живу, временно либо постоянно. Все постоянное — на самом деле настолько временно, что трудно и вообразить.
Есть дом — значит, есть улица, где стоит этот самый дом по соседству с другими домами.
Есть улица — значит, есть город или селение, где мало ли, много ли таких улиц и улочек - не столь важно. Важно то, что отсюда следует...
Продолжая линейный ряд, перехожу к обширному пространству, почти геометрически: город — губерния — страна — континент — весь мир! Целый мир, где живу я, мир в котором интересно или будет интересно мне, и которому интересно со мной.
Больше того. Я хочу, чтобы этот огромный — и все-таки конечный в размерах и возможностях мир — был бы для меня счастливым, да счастливым, несмотря на все его беды и проблемы. Нелегко и для меня, и для него. Объединяю во временный союз такую величину и такую малость, потому что в трудности достижения этой цели мы почти равны.
Хотя…
Миру в силу исторических причин труднее, чем мне…
Мне проще.
А все потому же: у меня есть опорный момент — вид из окна.
Он предполагает:
Рассвет — закат.
Утро — вечер.
Лето — зима.
Тепло — холод.
Шум — тишина...
А еще за окнами всегда что-нибудь происходит:
Летают птицы и самолеты.
Растут деревья и травы.
Передвигаются люди и машины.
Протекают ручейки и реки...
А дальше, дальше...
Деревья и кустарники сбегаются в рощи и леса.
Посыпанные песочком дорожки соединяются мысленно с глубокими песками пустынь.
Реки в конечном движении вливаются в озера и моря, океаны.
Люди, машины, поезда, корабли, — особенно вот так, написанные в одну строчку, — перемещаются навстречу друг другу и творениям нашего мира, естественным и искусственным, так хорошо знакомым, что стали для меня привычными.
Но зато никогда не станет для меня привычным то, что дыхание и жизнь моего земного мира неразрывно связаны с функционированием великого океана вселенной. В него впадают все океаны и материки, одновременно и проистекают из него же, весь космос — это система прекрасных и сложных сообщающихся сосудов жизни и смерти, материи и духа, и все это не страшно, а прекрасно! Разве может такое быть не интересным мне, маленькой капельке, творению Создателя этого мира, Господа, задумавшего меня, наделившего жизнью и интересом к ней? Нет, все не так запутано, как кажется – именно в плане каждодневного существования. Безусловно, поначалу раскрыть (или раскрывать?) окно в мир бывает очень трудно, а то и ни к чему, но если взглянуть — из окна, сначала бросить короткий взгляд, а потом вглядеться пристально и пытливо, то... захочется распахнуть окно!
Вид из окна открывает вид в большой и по-настоящему прекрасный мир нашего обитания.
Это мир красоты. Мир любви. Мир гармонии.
Он — для меня. И я — для него. И все — для него.
Приземляюсь.
Делаю обобщающий вывод.
Каждый отдельный человек, страдающий, болеющий, неустроенный, измученный, в самом деле, не так уж одинок в нашем мире, даже если у него нет в настоящее время родных и друзей. А уж если они есть! Хорошо, когда друзья и родные окружают человека с самых юных лет и остаются с ним до старости. Но если такого не случилось, пусть каждый посмотрит в свое окно и увидит то, что ему поможет жить с интересом к жизни, с терпением к своему и общему неустройству. Понятно, конечно, что для большинства таким окном надежды является религия. Да, для большинства, но не для всех, а так хотелось бы — для всех. Каждый, любой пришедший в этот мир человек стоит целой вселенной, потому что он вмещает ее в себя, как миниатюрный сосуд. Трудно любить каждого человека с его недостатками, они в основном земного свойства. Зато гораздо легче любить драгоценный сосуд вселенной. Только не нужно никогда про него забывать.
Я стараюсь помнить это всегда...
Но в том-то заключается еще большая трудность…
Ведь так далеко и... высоко начало моей памяти….
Затем и открываю окно в мир, чтобы — визуально и мысленно — адресоваться к Началу, которому никогда не будет конца…
…Право же, я сначала не собиралась так глубоко проникать в серьезные понятия, да так уж вышло. И я не жалею — ведь говорила же я, что легче спускаться с горы, чем забираться на нее… Простите, если нарисовала не ту картину, которую было бы приятно созерцать подолгу и часто. Но ведь... сосуд вселенной... Его всегда нужно держать чистым и открытым, сообщающимся с неиссякаемым источником духовных и вещественных начал — только тогда естественный конец одного содержания безболезненно и плавно переливается в начало иного достоинства. Только тогда картина получится живой, и будет светиться не отраженным от случайных поверхностей, а собственным глубоким светом! Для себя лично я хочу, чтобы все, что происходит внутри и снаружи моей жизни, было бы пусть самым небольшим, но красивым эпизодом этой картины, и мне при этом было бы хорошо.
Для других…
Пусть хорошо будет всем и каждому в нашем мире.
Пусть этому миру будет хорошо с нами, а потом и без нас...
Для этого нужно совсем немного.
Уходя из мира, мы должны оставлять его с уверенностью в том, что он не стал хуже после нашего в нем пребывания. Желательно, чтобы стал лучше. Добиться этого не так уж трудно, просто отдавать миру от себя надо больше, чем брать от него, по крайней мере, не меньше. Отдавать людям, близким и далеким, отдавать делу, которому служишь, природе, в лоне которой мы рождаемся, отдавать охотно, с радостью и бескорыстно!
Как было бы хорошо, если бы каждый из нас охотно делился бы с другим тем, что имеет сам: счастливый — своим счастьем, богатый — богатством, умный — своей мыслью, а те, другие, у которых всего этого намного меньше или нет вовсе, захотели бы это принять и поделиться, например, видом из окна...
Как хорошо бы тогда нам всем жилось, как чисты и благоуханны были бы тогда наши сосуды, и какой несравненно прекрасной представилась бы нам картина преображенного мира! Хотелось бы, чтобы так и было. Если кому-то интересен вид из моего окна, милости прошу в гости.
Я буду рада. Приглашаю.
Пожалуйста, приходите!
Январь 1997 г., в редакции 2018 г.